Дуглас Кеннеди - Женщина из Пятого округа

— Вы не посмеете…

— Еще как посмею. И полиция арестует вас не только за аморальное поведение, но еще и проверит вашу биографию, выяснит, почему вы покинули свою страну в такой спешке.

— Вы ничего обо мне не знаете, — произнес я, заметно нервничая.

— Возможно… но мне совершенно очевидно, что вы приехали в Париж вовсе не на каникулы… Вы просто сбежали от чего-то. Доктор сообщил мне, что вы ему в этом признались.

— Я не сделал ничего противозаконного!

— Это вам так кажется.

— Вы негодяй, — сказал я.

— Ну, это как посмотреть, — парировал он.

Я закрыл глаза. У него на руках были все козыри — и с этим я ничего не мог поделать.

— Дайте мне мою сумку, — попросил я.

Он послушно выполнил мою просьбу. Я достал из сумки пачку дорожных чеков.

— Двести шестьдесят четыре евро, я правильно понял?

— В долларах общая сумма составит триста сорок пять.

Я схватил ручку, подписал необходимое количество чеков и швырнул их на пол.

— Вот, — сказал я. — Сами соберете.

— Avec plaisir, monsieur . [16] С удовольствием, мсье.

Подобрав чеки, портье сказал:

— Я приду завтра, чтобы рассчитаться за номер. Ну, это если вы пожелаете остаться.

— Как только я смогу двигаться, я тотчас уйду.

— Tres biеп, monsieur . [17] Очень хорошо, мсье. И кстати, спасибо, что пописали в вазу. Tres classel [18] Высший класс! — С этим он ушел.

Я упал на подушки взбешенный и измученный. К бешенству мне было не привыкать — с этим чувством я сжился в последнее время, мне постоянно казалось, что я вот-вот взорвусь. Но подавляемая ярость постепенно трансформируется в нечто еще более разъедающее: ненависть к самому себе… и заканчивается депрессией. Доктор был прав: я сломался.

И что будет, когда грипп наконец «сменит место жительства»? Я все равно останусь выжатым, побитым.

С этой мыслью я полез в сумку и достал оставшиеся чеки. Пересчитал их. Четыре тысячи шестьсот пятьдесят долларов. Все мое состояние. Все, что у меня осталось в этом мире. Я ничуть не сомневался в том, что после того, как меня демонизировали и облили грязью в прессе, адвокаты Сьюзан убедят судью, что после развода моя жена должна получить все: дом, пенсионные накопления, страховки, скромный пакет акций, приобретенный совместно. Мы не были богатыми — педагогам редко удается разбогатеть. Доводы, которыми мог руководствоваться суд: наличие несовершеннолетней дочери, запрет на преподавательскую деятельность, вынесенный мне, бывшему мужу, — были вполне разумными, чтобы отписать жене те небольшие активы, которыми мы владели. Да у меня и сил не осталось на борьбу — разве только на то, чтобы попытаться вернуть себе расположение дочери.

Четыре тысячи шестьсот пятьдесят долларов. Еще в самолете, зажатый в узком кресле, я произвел кое-какие подсчеты на салфетке. В то время у меня еще было более пяти тысяч баксов. При нынешнем — легальном — обменном курсе это составляло чуть более четырех тысяч евро. Я рассчитывал, что в режиме строжайшей экономии мне удастся протянуть в Париже месяца три-четыре, с условием, что удастся подыскать дешевое жилье. Но вышло так, что уже через двое суток после приземления я потратил более четырех сотен долларов. Судя по тому, что в ближайшие несколько дней мне из отеля не выбраться, можно мысленно распрощаться еще не с одной сотней баксов…

Усталость взяла верх, и ярость отступила. Мне захотелось пойти в ванную, содрать с себя пропотевшую футболку и трусы и постоять под душем. Но я все еще не мог подняться с постели. Поэтому остался лежать, тупо уставившись в потолок, пока снова не провалился в пустоту.

Два тихих стука в дверь. Я очнулся, перед глазами была мутная пелена. Снова раздался осторожный стук, дверь чуть приоткрылась, и чей-то голос тихо произнес:

— Monsieur?..

— Уходите, — сказал я. — Я не хочу с вами общаться.

Дверь распахнулась шире. За ней стоял мужчина лет сорока с небольшим. У него была рыжеватая кожа и бобрик черных волос. Он был одет в черный костюм и белую рубашку.

— Monsieur, я только хотел узнать, не нужно ли вам что-нибудь…

Его французский, хотя и беглый, был сдобрен сильным акцентом.

— Извините, извините, — поспешно произнес я. — Просто подумал, что это пришел…

— Мсье Брассёр?

— Кто такой мсье Брассёр?

— Утренний портье.

— Значит, этого негодяя зовут Брассёр…

На губах человека в дверях промелькнула легкая улыбка.

— Никто не любит мсье Брассёра, разве что управляющий отелем, да и то только за то, что Брассёр — мастер la provocation . [19] Провокация.