Габриэль Маркес: У нас в городке воров нет

— Дамасо.

— Что тебе?

— Верни их.

Он закурил новую сигарету.

— Я уже сам об этом несколько дней думаю, — сказал он. — Только не знаю, как это сделать.

Они сговорились было оставить шары в каком-нибудь людном месте, но потом Ана подумала, что, разрешив проблему бильярдной, это не разрешит проблемы негра. Полиция может по-разному объяснить появление шаров, не снимая с негра вины. Может случиться и другое: шары попадут в руки человека, который не вернет их, а оставит себе, надеясь потом продать.

— Уж если взялся что-то сделать, надо доделывать до конца, — закончила она.

Они выкопали шары. Ана завернула их в газету так, чтобы сверток не обнаруживал их формы, и положила в сундук.

— Теперь дождемся подходящего случая, — сказала она. Но прошло две недели, а случай все не подвертывался.

Поздно вечером двадцатого августа, ровно через два месяца после кражи, Дамасо, придя в бильярдную, увидел дона Роке за стойкой; пальмовым веером он отгонял насекомых. Радио молчало, и это еще сильнее подчеркивало его одиночество.

— Ну что, правильно я тебе говорил? — воскликнул дон Роке, словно радуясь, что его предсказание сбылось. — Все пошло к черту!

Дамасо опустил монету в музыкальный автомат. Мощный звук и разноцветные мелькающие огни во всеуслышание, как ему показалось, подтверждали его преданность бильярдной. Однако до дона Роке, похоже, это не дошло. Дамасо сел рядом с ним и попытался его утешить сбивчивыми, малоубедительными аргументами. Дон Роке слушал с безразличным видом, лениво обмахиваясь веером.

— Ничего не поделаешь, — сказал он. — Чемпионат по бейсболу не мог длиться вечно.

— Но шары могут найтись.

— Не найдутся.

— Не мог же негр съесть их.

— Полиция искала повсюду, — с раздражающей уверенностью сказал дон Роке. — Он бросил их в реку.

— А вдруг случится чудо и шары найдутся?

— Брось фантазировать, сынок, — ответил дон Роке. — Дело гиблое. Ты что, веришь в чудеса?

— Иногда.

Когда Дамасо покинул заведение, из кино еще не выходили. Чудовищно гулкие фразы то смолкали, то снова разносились над спящим городком, и немногие двери, еще остававшиеся открытыми, казалось, вот-вот закроются. Побродив немного вокруг кино, Дамасо направился к танцевальному залу.

В зале был только один посетитель, оркестр играл специально для него, и он танцевал с двумя женщинами сразу. Остальные женщины чинно сидели вдоль стен, словно дожидаясь какого-то известия. Дамасо занял столик, махнул буфетчику, чтобы тот подал пива. Он стал пить прямо из бутылки, отрываясь только чтобы перевести дыхание, и наблюдал через стекло за мужчиной, танцующим с двумя женщинами. Обе они были выше мужчины.

В полночь появились женщины, которые были в кино, а за ними не отстававшие от них мужчины. Среди женщин оказалась и подруга Дамасо. Она села к нему за столик.

Дамасо даже не посмотрел на нее. Он выпил уже полдюжины пива и по-прежнему не отрывал взгляда от танцора. Тот танцевал теперь уже с тремя женщинами, но не обращал на них никакого внимания, а был поглощен только тем, что выделывали его ноги. Он казался счастливым, и было видно, что он был бы еще счастливее, если бы, кроме рук и ног, у него был также и хвост.

— Этот тип мне не нравится, — сказал Дамасо.

— Тогда не смотри на него, — посоветовала девушка.

Она попросила у буфетчика немного выпить. Площадка заполнялась танцующими парами, но мужчина с тремя женщинами по-прежнему чувствовал себя так, будто он один в зале. Во время какого-то па его взгляд встретился со взглядом Дамасо; мужчина заработал ногами еще бойчее и, улыбнувшись, показал ему свои мелкие заячьи зубы. Дамасо, не мигая, выдержал его взгляд, и в конце концов тот перестал улыбаться и отвернулся от него.

— Считает себя весельчаком, — сказал Дамасо.

— Он и вправду весельчак, — сказала девушка. — Всегда, когда приезжает, заказывает музыку за свой счет, как все коммивояжеры.

Дамасо посмотрел на нее блуждающим взглядом.

— Тогда иди к нему, — сказал он. — Где кормятся трое, хватит и для четвертой.

Она ничего не ответила, а только повернула голову в сторону площадки для танцев, отхлебывая маленькими глотками спиртное. Бледность желтого платья подчеркивала ее нерешительность.

Они пошли танцевать. Дамасо все мрачнел и мрачнел.

— Я умираю от голода, — сказала девушка и, схватив его за локоть, потащила за собой к стойке. — Тебе тоже надо поесть.

Весельчак шел со своими тремя женщинами им навстречу.