Иэн Макьюэн - Дитя во времени

Мать Стивена начала поправляться в феврале. После обеда ей разрешали ненадолго вставать с постели. А когда потеплеет, сказали врачи, можно будет гулять по дорожке до самой почты, до которой было метров четыреста. За время болезни она потеряла почти пять килограммов и практически ослепла на один глаз. Вязание, чтение и телевизор причиняли ей боль во втором глазу, поэтому радио и разговоры стали ее главными развлечениями. Подобно многим женщинам своего поколения, она не любила жаловаться на недомогания. Когда отцу понадобилось на полдня уехать из дома, чтобы навестить свою сестру, также тяжело болевшую, он позвонил Стивену, чтобы узнать, не сможет ли тот приехать и посидеть с матерью. Стивен с радостью согласился. Ему нравилось видеться с кем-нибудь из родителей один на один, в этом случае легче было преодолеть границы обычных отношений, он меньше чувствовал себя скованным ролью сына. И еще у него появилась возможность возобновить разговор, начатый на кухне у родителей полгода назад.

Когда мать открыла ему дверь, Стивен был приятно удивлен, увидев ее не в привычной пижаме кричаще-розового цвета, а в нормальной одежде. От потери веса кожа на лице у нее натянулась, придавая ей обманчиво-моложавый вид, который еще больше усиливала залихватская повязка на глазу. После того как они мимоходом обнялись, а Стивен выразил удовлетворение ее бодрым видом и отпустил какую-то неуклюжую пиратскую шутку, мать повела его в гостиную.

Она извинилась за беспорядок, видимый только ее глазу. По словам матери, одна из причин, побуждавших ее поскорее выздороветь, заключалась в необходимости взяться за наведение в доме порядка. Хотя Стивен не сумел обнаружить ни одного предмета, который находился бы не на месте, он сказал, что такое желание служит верным признаком ее хорошего самочувствия. Однако другим признаком, говорившим о том, как она ослабела, было то, что мать, только для формы запротестовав, допустила Стивена на кухню и позволила ему самому приготовить чай. Но при этом она отдавала распоряжения через открытую дверь и, пока он не видел, выдвинула набор низких столиков, расположив их так, чтобы было куда ставить поднос и чашки. В это время на кухне Стивен, в ожидании пока закипит чайник, разглядывал содержимое целой батареи бутылочек с лекарствами. Переливчатая насыщенность красных и желтых цветов говорила о высокотехнологичных процессах, о глубоком воздействии на человеческий организм. К числу других нововведений относился большой листок на стене рядом с телефоном, где рукой отца были выведены номера срочного вызова врачей и нескольких частных компаний неотложной помощи.

Миссис Льюис торжественно стала разливать чай, хотя рука ее дрожала под тяжестью полной чашки. Они сделали вид, что не замечают лужиц, расплескавшихся на подносе. Разговор зашел о погоде; синоптики предупреждали, что до появления первых признаков весны следует ждать обильных снегопадов. Миссис Льюис ловко избегала вопросов сына о недавнем визите врача. Вместо этого они поговорили о болезни тети Стивена и о том, удастся ли мистеру Льюису благополучно пересечь Западный Лондон на общественном транспорте. Потом они обсудили достоинства и недостатки книг с крупным шрифтом. Прошло еще двадцать минут, и Стивен забеспокоился, что мать слишком устанет, прежде чем он сумеет направить разговор в нужное ему русло. Поэтому, дождавшись очередной паузы, он спросил:

– Помнишь, ты как-то рассказывала мне о тех новых велосипедах?

Казалось, мать ждала этого вопроса. Она тут же улыбнулась в ответ:

– У твоего отца есть свои причины не вспоминать о них.

– Ты хочешь сказать, что он делает вид, будто не помнит?

– Так их учили в авиации. Если что-то выходит за рамки порядка или приличия – просто выбрось это из головы. – В голосе ее слышалась нежность. Она продолжала: – Тот день, когда мы купили эти велосипеды, был трудным для нас обоих. Ему хочется думать, будто все, что случилось потом, должно было случиться, будто перед нами не было никакого выбора. Он говорит, что ничего не помнит, вот мы никогда об этом и не вспоминаем.

Хотя тон ее по-прежнему оставался задумчивым и необвиняющим, твердость, с которой она произнесла последние слова, казалось, намекала на ее право выйти за рамки привычной сдержанности. Она намеренно выражалась туманно, немного драматизируя сказанное. Откинувшись в кресле, держа чашку в нескольких сантиметрах над блюдцем, она ожидала дальнейших расспросов.