Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Напиток богов

— Разве можно настолько ненавидеть даже самую гадкую женщину, чтобы пожелать ей подобной участи? — удивился Дмитрий Олегович.

— Женщины бывают разные, — мельком взглянув на Анну-Лизу, заметил Джордж. — Для человека, абсолютно не приспособленного к семейной жизни, есть только один шанс обзавестись семьёй: встретить такого же точно человека. Они сойдутся просто из чувства противоречия. Ну, и родство душ сыграет роль.

— Что же за семья у них получится, а, как ты полагаешь? — ухмыльнулся его друг.

— Может быть, очень даже хорошая. Ведь в семье главное — что?

— Быт? — с содроганием предположил Дмитрий Олегович.

— В одной ведь школе учились, а какое пещерное видение ситуации! Главное — это семейные ценности. Ну, деньги там всякие, дети, акции, недвижимость. Или — свобода. А у кого всего этого нету, тем, конечно, остаётся быт.

— О какой свободе может идти речь? Брак — это узаконенное и одобренное цивилизованным обществом рабовладение. Человеку в паспорт ставят штамп о том, что отныне он принадлежит другому человеку — и точка! — разошелся шемобор — даже щёки раскраснелись.

— Другому тоже штампуют! — вставила Анна-Лиза.

— Но кто-то из двоих всё равно будет сильнее и докажет, что хозяин именно он. А даже если при жизни они договорятся быть свободными, то после смерти одного другому достанется всё, что создал умерший! — не сдавался гость.

— А если он создал долги? — парировала собеседница.

— О чём вы говорите, послушайте друг друга! — схватился за голову Джордж. — Долги, штампы, ценности… Оставшемуся остаются только воспоминания — вместо живого, любимого человека.

Шемоборы переглянулись и притихли. Через некоторое время Анна-Лиза вскочила на ноги, объявив, что ей смертельно необходимо спуститься в кафе и принять пару заказов — и старые друзья остались одни.

— Наверное, мы действительно сведём тебя с ума, — прервал молчание Джордж. — С тех пор, как она поселилась у меня, соседка каждый день спрашивает, что это за интересную итальянскую комедию я вчера смотрел, и почему не сказал ей, она ведь так любит итальянские комедии. А это не комедия. Это мы так разговариваем. В начале лета соседка уехала на дачу. Ключи мне оставила, чтобы я поливал у неё цветы. Думаю, цветы тебе можно доверить. Раскладушку поставим, в покое оставим.

— Да ты поэт!

— Погоди. Я серьёзно. Раскладушка хорошая, не продавленная. Как соскучишься — заходи к нам. А мы к тебе лезть не станем. Я же понимаю.

— Какая глупая соседка. Нашла, кому ключ оставлять.

— Что поделать. Она доверяет только мне.

— А ты, значит, доверяешь только мне.

— Нет, не доверяю. Но мне важнее устроить тебя так, чтобы тебе было удобно, а не сохранить доверие соседки.

— Знаю я этих старух. Они везде натягивают ниточки, незаметные глазу, чтобы проверить, не нарушал ли ты границы их частной собственности. При помощи невидимых засечек замеряют уровень кетчупа в бутылке и зубной пасты в тюбике.

— Ну ладно, ты преувеличиваешь.

— Я? Я преуменьшаю. Когда я уехал в Москву — снимал комнаты у таких старух. Чего только от них не натерпелся! Одна уверяла, что я вытираю ноги о дверной коврик дольше, чем нужно! И коврик от этого протирается! А если я вытирал ноги не так тщательно — ругалась, что из-за меня в квартире грязища, и тараканы ползут по стенам! А тараканы в этой халупе обосновались ещё при царе Горохе.

— Неужели ты не мог найти что-нибудь получше?

— За те смешные деньги, которыми я располагал, моё тараканье гнездо было раем небесным.

— Я думал, тебе родители помогали.

— Они хотели. Но я отказался.

— Почему?

— Я не хотел впасть в зависимость. Не хотел стать таким, как ты.

— А сейчас не боишься? Не боишься впасть в зависимость, например, от меня?

— Я теперь поумнел и от помощи не отказываюсь. К тому же, ты точно знаешь, что не дождёшься от меня благодарности. Это развязывает мне руки.

— Ну, держи, неблагодарный, — Джордж протянул ему ключи.

— Спасибо, — машинально поблагодарил его друг.

Соседская квартира словно сохранилась в нетронутом виде с начала восьмидесятых. Даже воздух был какой-то — ленивый и спокойный.

Стараясь не задеть невидимые лазерные лучи, прорезающие коридор, и не попасть в неразличимый обычным глазом капкан, шемобор босиком прошлёпал на кухню. Здесь пахло прелой картошкой и почему-то — духами «Красная Москва».

Дмитрий Олегович огляделся по сторонам: кружевные занавески и фиалки на окнах, на полках — эмалированные кастрюли и крупа в жестяных банках, пол — желто-зеленая шахматная доска. Ничего, жить можно. Зато Анна-Лиза не будет донимать.