Кристиан Крахт - Карта мира (сборник)

Я откинулся на спинку стула. Черт побери! Я вдруг почувствовал величайшее уважение к работе немецкого посольства. Разве такое бывает? Как грандиозно, как демократично, как любезно — совершенно не по-немецки. Я сразу пришел в прекрасное настроение, наклонился к чете Эенбом и сказал:

— Прошу прощения, что вмешиваюсь, но я без разрешения прочитал ваш листок. Вы позволите дать вам совет? Вы можете авизовать деньги из дома через фирму Western Union. Как правило, это занимает считанные минуты.

Господин и госпожа Эенбом повернулись ко мне. Мне, видимо, следовало бы держать язык за зубами. Взгляд, которым они меня одарили, не мог быть мрачнее, даже если бы я сказал, что болен проказой. Госпожа Эенбом скомкала листок, взяла мужа под руку, оба встали и, не удостоив меня больше ни единым взглядом, пересекли внутренний двор посольства.

Через некоторое время на небольшом цифровом табло на стене появился мой номер, я подошел к окошку и забрал новый заграничный паспорт своей спутницы. Покидая посольство, я робко пробирался вдоль стеночки и смотрел в землю, весь этот инцидент был мне ужасно неприятен.

Дома я застал гостя — всегда безупречно одетого кинопродюсера Ольрика Клайнера. Он только что сильно ушиб копчик в нашем бассейне, и моя спутница была занята тем, что вновь и вновь меняла ему марлевые повязки, которые перед тем держала в открытом холодильнике. Оба ели ложечками манговое мороженое, и, едва я зашел на кухню, моя спутница предложила сразу отправиться всем вместе в Oriental Hotel, чтобы выпить там по паре коктейлей.

Ха, скажете сейчас вы, дорогой читатель. Вот он и попался. Опять, значит, Oriental Hotel! Минуточку терпения, пожалуйста. История еще не закончена: в баре Oriental Hotel каждый заказал себе по сингапурскому слингу, копчик Ольрика Клайнера пульсировал через повязку, а я по какой-то причине обернулся и увидел чету Эенбомов, которая в исключительно хорошем, можно даже сказать, в приподнятом настроении двигалась через вестибюль. Они забрали ключ у регистрационной стойки и вошли в лифт.

Я вскочил, подбежал к портье и незаметно сунул ему в руку двадцать долларов. Я-де корреспондент солидной газеты Welt am Sonntag, объяснил я, эта пожилая супружеская пара, случаем, не…

Конечно, тонко улыбнувшись, подтвердил портье. Конечно, это были мисс и мистер Эенбом. Они уже несколько недель живут у нас, сказал он, в Joseph Conrad-Suite [182]. Только что они продлили свое пребывание здесь, в Oriental Hotel, еще на две недели. Мисс и мистер Эенбом, вероятно, очень известны в Германии, сказал портье, слегка коснулся указательным пальцем крыла носа и подмигнул мне. У меня не было слов, я закрыл глаза. Порой мне все кажется сплошным безумием.

Сингапур — самый жуткий город из тех, какие я знаю. Ну да, я несколько преувеличиваю. Могадишо еще хуже. Кабул, естественно, тоже. Однако в этих двух городах царят анархия и непостижимое для западного наблюдателя безумие: за малейшую провинность в Кабуле, например, побивают камнями, а в Могадишо пристреливают.

В Сингапуре, напротив, господствует скорее противоположность анархии и безумию: улицы там чище, чем в Цюрихе, там существуют аж пять бутиков Prada и сотни кафе-мороженых Häagen Dasz, и каждый год правительство этого города-государства разрабатывает новый план на тему «Будьте взаимно вежливы», который рекламируется расклеенными повсюду афишами.

План текущего года, например, рекомендует здешним гражданам всегда пропускать соседа первым в лифт, не вешать белье над тротуарами, чтобы падающие с мужских рубашек капли не попадали за шиворот прохожим, — и, конечно, в очередной раз подтверждает охотно и часто формулируемый тотальный запрет на жевательную резинку.

Запрет действительно соблюдается — в Сингапуре нигде не найдешь жевательную резинку, ни в газетном киоске, ни в супермаркете. Иметь в кармане брюк пачку жевательной резинки — это уже подрывное действие, а нанесение распылителем надписей на стены домов карается с такой же драконовой жесткостью, с какой, к примеру, в Афганистане наказывают тех, кто смотрит запрещенное телевидение: за это полагается порка.

В 1994 году американский тинэйджер Майкл Фей, который побаловался в Сингапуре с распылительным баллончиком и вдобавок отвинтил один маршрутный щиток, был приговорен к двадцати ударам ротаном по заднице. Ротан — это что-то вроде косички из прутьев, оставляющей на коже глубокие шрамы. Либеральная западная печать мгновенно подняла шум, и в итоге приговор Майклу Фею был смягчен: он получил всего четыре удара этой отвратительной плетеной розгой. Тем не менее…