Кристиан Крахт - Карта мира (сборник)

Снаружи теперь промелькнуло несколько освещенных дощатых хижин, можно было увидеть, как семья готовит себе ужин. Какой-то мужчина с ружьем стоял рядом с путями и пристально смотрел в никуда. Две собаки с лаем — довольно долго — бежали рядом с поездом, но потом сдались.

На следующий день мы ехали уже по Малайзии. Люди здесь выглядели более несчастными, чем в Таиланде. Мужчины носили густые усы, и были похожи на пиратов, и казались злыми. Кроме того, Малайзия была гораздо пустыннее Таиланда, кругом простирались пустые высохшие поля. Страна и ее жители представлялись мне подавленными, согбенными и ужасно непривлекательными.

В этом месте вы, любезный читатель, наверное, спросите, как же можно целую страну, такую как Малайзия, втиснуть в один бегло набросанный абзац? Как можно позволить себе всего лишь смотреть на чужую землю из окна поезда, к тому же чертовски дорогого, и потом вынести о ней такое суждение? Вы правы. Мы с мамой охотно отправились бы в джунгли и постучали в несколько дверей какой-нибудь затерянной в чаще деревни, потом сняли бы обувь и при свете свечей побеседовали с малайской семьей о том о сем.

Но тогда мы ехали на Восточноазиатском экспрессе, уже не имевшем ничего общего с реальностью. Мы ехали на этой абсурдной штуковине сквозь ночь, которая покусочно демонстрировала нам Азию — изящно порционированную, нарезанную на ломтики в размер вагонного окна. А если тебе не хотелось смотреть наружу, ты мог опять погрузиться в разглядывание журнала Vogue. Мы с мамой заплатили за странный образчик lifestyle — простите меня, пожалуйста, за это мерзкое слово, — и мы его получили. С Азией это не имеет ничего общего.

На следующее утро поезд прибыл в Сингапур. Я смог почти до конца дочитать роман Агаты Кристи «Убийство в Восточном экспрессе». Знаю, что мои слова прозвучат как надуманная метафора с каким-то скрытым смыслом, но на самом деле они просто соответствуют реальности: последние страницы книги были отпечатаны с браком. Буквы слиплись, образовав нечитабельную черную кашу. Мы с Эркюлем Пуаро так и не узнали, кто же был убийцей.

Аэропорт Кай-Так, Коулунь,

22 часа 20 минут

Во время прибытия в аэропорт Кай-Так — очень темно, и идет дождь, и в мозгу сразу возникает сцена из этого дурацкого фильма, потому что снаружи, пока самолет медленно катит по посадочной полосе, на огромном табло высвечивается надпись: ‘Double Happiness’ [157]. Выше — предположительно — сообщается то же самое, но китайскими иероглифами. Затем все смазывается: красные, желтые, голубые огни реклам преломляются и растворяются. Досадно, что Азия и дождь, непонятные неоновые письмена в сочетании с темнотой неизбежно приводят мне на память фильм Blade Runner [158].

Аэропорт выглядит устаревшим — собственно, устаревшим здесь выглядит все, но вскоре ты понимаешь, что такое впечатление, опять же, зависит от света. В зале для прибывающих — никаких галогенных светильников, никакого прямого света. В Европе с помощью галогенных светильников в общественных помещениях создают ощущение интимности, выделяя иронично обособленные уголки, которые освещаются точечными источниками света. В Азии это не считают необходимым, здесь все озаряется бледным неоном.

Внимание, взять себе на заметку вот что: тесно облегающие фигуру, безупречные темно-синие мундиры полицейских. Нервные бангладешцы в таможенной очереди. Корректно-строгий взгляд служащих паспортного контроля. Диковинные, прекрасные экзотические места, из которых сюда прилетают: Харбин, Гуанчжоу, Хайнань, Ханой, Куньмин, Тайбей.

Сразу — в одно из красных такси. Здесь все такси — Toyota Crowns, приблизительно 1982 года. Улица, на которую мне надо ехать, имеет, как и большинство улиц в Гонконге, английское название: Staunton Street.

Водитель ни слова не понимает по-английски, даже не знает названий улиц. Я, конечно, предусмотрительно, проявив изрядное хитроумие, позвонил Рихарду, и он напел в трубку, как в китайском произношении звучит название Staunton Street: Си-дон-тон-гай. Услышав это, водитель оборачивается и начинает смеяться. Совершенно ясно: Си-дон-тон-гай на самом деле — бранное слово. Это, пожалуйста, тоже возьмите себе на заметку.

Такси теперь катит под большими желто-светящимися буквами, и ты думаешь: вот наконец этот город, Гонконг, — не такой далекий, как Токио, но бесконечно более чужой. Создатели дурацкого фильма ‘Blade Runner’ совершенно не правы, потому что редко встречается город, который кажется таким гомогенным, таким мало расщепленным и в столь малой мере несчастным, как Гонконг. Но ведь действие фильма, так или иначе, происходит в Лос-Анджелесе, а это город энтропийного расширения, которое здесь, в Гонконге, из-за коммунистов совершенно невозможно — по крайней мере, физически.