Меир Шалев - Фонтанелла

Снова и снова слушали мы ее рассказ о «лавке, которая была у нас „тама“» и о товарах, которые в ней продавались — товарах «для тела» (сапоги и рабочие инструменты для русских крестьян), товарах «для души» (тфилин и талесы для евреев) и товарах, что «между тем и этим» (селедка, как же иначе?).

Потом в перерывах между этими историями начали множиться наставления, обычные для людей, которые приуготовляются к смерти: «И запомните, что…» — а также: «И не забудьте, что…» Не спрашивайте меня, какая разница между ними, но, поскольку Амума один раз говорила так, а другой — этак, разница, видимо, была. Она вновь и вновь повторяла эти свои наставления, словно желая убедиться, что они услышаны и усвоены. Вновь и вновь проверяла слушателей, помнят ли они все детали, и не только помнят, но и понимают ли тоже. А между делом попросила Арона свозить ее в Хайфу, в лабораторию инженера Флоренталя, вместе с ее старой коробкой с фотографиями — сделать с них сотни копий и заполнить ими сотни одинаковых маленьких памятных фотоальбомов, чтобы парни, которые будут возвращаться от Рахели, разнесли их по широким семейным просторам. Только на сей раз в этих ее альбомах появилось новшество: Амума перешла от фотокопии к фотошопии, и на всех снимках, где она раньше была вместе с Апупой, теперь она стояла одна.

Фотографии были очень старые. Много лет назад по Долине проходил какой-то бродячий фотограф, и Апупа увидел его в полях — спотыкающегося, с потрескавшимися губами, в состоянии, близком к солнечному удару, — подобрал, вывел в тень и накормил. Фотограф оправился и начал фотографировать, а через несколько месяцев прислал конверт, набитый снимками. В детстве мы часто разглядывали их, потому что они были чем-то вроде иллюстраций к тем историям, которые нам рассказывали взрослые. Вот барак, а вот палатка, а это первый коровник и арабские куры. Деревья еще маленькие, и дома еще только в планах. Вот Апупа — до того, как у него появилась седая борода, вот Амума и ее дочери, все до единой. Мы сравнивали их лица — тогда и сейчас. Никто не говорил этого, но все понимали, что по тем изменениям, которые произошли с Ханой и Рахелью, мы пытаемся угадать, как выглядит сегодня изгнанная Батия.

Но теперь, как я уже сказал, Апупа исчез. Его не было ни на одном снимке. Так же, как она искоренила его из своей жизни в настоящем, так она вырвала его и из «тех времен», потому что не только из своей памяти хотела она его изгнать, но также из памяти всей семьи. Никто не понял, как ей удалось его стереть, и только годы спустя, когда Апупа был уже старым вдовцом и лежал в Габриэлевом инкубаторе, Арон осмелел и рассказал Рахели, как это произошло. Оказалось, что провоцирующий вопрос Амумы к инженеру Флоренталю: может ли он удалять людей с фотографий? — был воспринят инженером как научный вызов, и поскольку он и до того экспериментировал со светочувствительными веществами, то после множества опытов сумел в конце концов выполнить ее желание.

Открытие инженера Флоренталя и его успех в этой истории с альбомами Амумы привлекли внимание двух заинтересованных групп. Одна из них состояла из исследователей Техниона, которые снова предприняли паломничество в его лабораторию и, к своему большому недовольству и разочарованию, обнаружили, что он по-прежнему последователен в своем упрямстве и решительно отказывается воспроизвести перед ними свои эксперименты. Другая же группа, состоявшая из пожилых женщин, сначала с Кармеля, потом из района Хайфы и нашей Долины, а затем и со всей Страны, пришла к нему с неожиданной просьбой — стереть нежелательных им родственников с семейных фотографий, особенно свадебных. То были дни Британского мандата, и границы были открыты, а потому к Флоренталю начали приезжать не только друзки и еврейки, но и шиитки с маронитками и даже коптки из Египта и суннитки из Ирака — и у каждой в руках были фотографии или негативы, предназначенные для исправления. То, что прежде достигалось насилием ножниц, стало в лаборатории инженера Флоренталя химически-элегантной, свободной от пристрастий и следов процедурой, которая удаляла не только жертву, но и всякие признаки того, что она здесь когда-то была — и исчезла.

Две половинки братьев Апупы сообщили ему о том, что происходит, и спросили, «нужно ли что-нибудь сделать». Но Апупа не рассердился и не испугался. Его изображение однажды уже исчезало, за много лет до того, в зеркале душевой. А кроме того, теперь у него уже был сын, а мужчина, у которого есть сын, вообще не должен ничего бояться. Даже если этот сын мал и худ, даже если он цыпленок на трех языках, даже если он был в грехе зачат и похищенным вырос.