Меир Шалев - Фонтанелла

Алона враз превратилась в мою мать:

— Не вижу ничего смешного. Это опасно и нездорово.

— Алона, — я сбросил ее руки со своей головы, швырнул пропитанное маслом полотенце через плечо, встал и повернулся к ней, уже закипавшей от ярости, — я живу с этой дыркой уже больше тридцати лет, и пока ты не попробовала всунуть туда внутрь палец, мне не угрожала никакая опасность.

— Это не только опасно, это еще и противно, — сказала она.

— Так не трогай!

— Я и не собираюсь трогать, но сейчас я знаю, что это там.

Тишина напряглась, как проволока, неожиданно преградившая путь. «Супружество в опасности».

— А почему мне до сих пор не рассказали? — спросила она через несколько минут.

— Кто это «не рассказали»?

— Ты, например. Твоя мать. Твоя семья. Почему никто не сказал мне, что это не закрылось?

— Тебя обманули, — известил я ее. — Тебе подсунули испорченного мужа. Но ты можешь меня вернуть, у Йофов есть гарантия.

— Не люблю я эти ваши йофианские штучки. Все семейство у них обязательно перфект, а если кто-нибудь не совсем перфект, так они скрывают.

— Йофы скрывают? Новое дело. У нас все открыто, все известно, все секреты вываливают прямо на пол.

— Не интересуют меня ваши секреты. Меня интересует, что я беременна и это может перейти по наследству.

— Тогда у тебя будет то, чего хочет каждая женщина, — муж и дети с дыркой в голове. Ты сможешь заглядывать к нам внутрь и знать о нас все. — И поскольку она не ответила на шутку, я попытался смягчить ее суровость: — Это не так уж важно, Алона, правда, большую часть времени я этого даже не чувствую.

На ее лице отразилась тревога:

— А когда да?

Когда я чувствую запах гари, когда я иду по полю, когда я вижу девочку Айелет с голубеньким зонтиком и пшеницу в пламени, когда черные змеи скользят меж моими ногами, а огонь жжет мое тело, когда я кладу голову, а там уже нет плеча и груди, «и когда моя голова у тебя между ног! — кричу я в пересохшем сердце, — и твой запах наполняет мой нос, и это не-по-хо-же!».

Ни на Аню, ни на Анин запах, ни на Анино тело. Ничто не похоже, ничто не сравнимо.

— У меня есть еще кое-что, о чем тебе не рассказали.

— Да? Что?

— Мой не-шрам.

— Что-что?

— Место, где у меня нет шрама от пожара.

— У тебя нет никакого шрама от пожара. У тебя есть только шрамы от пуль из армии, и их я как раз люблю.

— Ты не понимаешь. Шрамы от пожара уже исчезли, а не-шрам остался.

— Хватит болтать глупости, Михаэль! — Она отворачивается от меня, ее огромный живот колышется. Алона забеременела точно тогда, когда хотела.

— Я влипла с одного раза, — сообщала она с гордостью, не зная того, что уже знал я, — что у нее в животе близнецы.

Родились Ури и Айелет. Алона проверяла их каждый день, и когда их фонтанеллы закрылись — раньше у него, потом, со сжимающим сердце запозданием, у нее, — наконец успокоилась. Но моя открытая фонтанелла все еще не дает ей покоя. Несколько дней назад она вдруг сообщила мне, что говорила с «врачом-специалистом», мужем одной из «пашмин», как же иначе, «и он будет очень рад осмотреть нашу голову».

— Нашу? Дырка в моей голове тоже часть супружества?

— «И здоровье и в болезни, в радости и в беде» [76] Слова из текста свадебной клятвы, произносимой под хупой. .

— Нет нужды осматривать, — сказал я. — В пятьдесят пять лет уже поздно что-нибудь исправлять.

Иногда она помахивает передо мной пачкой страниц, напечатанной статьей:

— Ури вытащил для меня из Интернета. Судя потому, что здесь написано, ты должен был умереть в пять лет.

Меня наполняет веселье.

— Ты даже не знаешь, насколько ты права.

— Ты знаешь, как это называется по-иностранному? — спрашивает она.

— Нет! — Я пугаюсь. — Я не знаю.

— Фонтанелла, — улыбается она. — Кто бы мог поверить, что у такой противной вещи будет такое красивое название.

— Это имя любви. — Я сажусь. — Помни и не забывай!

— Ты знал, Михаэль, что у индусов есть поверье, что оттуда вылетают души праведников?

— Попробуй организовать движение в защиту женщин, у мужей которых не заросло темечко, — предложила ей Айелет несколько лет назад, услышав, как она рассказывает «пашминам», что Йофы всучили ей мужа с дырявым черепом.

И не только рассказывает. Однажды она сообщила мне, что ее «пашмины» «хотят потрогать». Я тут же почувствовал старую хватку грудной астмы. Положил вилку в тарелку, принял «вентолин» и пошел к Габриэлю и дедушке. Гирш Ландау играл на деревянной веранде, «Священный отряд» что-то варил, тяжелая железная кастрюля качалась над костром.