Юрий Поляков - Убегающий от любви (сборник)

— Не могу. Приказ есть приказ.

— Понял. Приказ дело святое. Меня тут, кстати, Оргиевич после возвращения видеть хочет, — леденея от собственной смелости, соврал я. — Если будет про Катьку спрашивать, что ему сказать? Ну, чтоб тебя с Тенгизиком не подставить?

На другом конце провода снова образовалось молчание. Ничего, пусть немного мозгами поработает, не все же кулаками и хреном размахивать!

— Чего хочешь? — вдруг спросил Тенгизик, очевидно, слушавший весь разговор по параллельной трубке.

— Отдайте ее мне!

— Э-э, а говорил — любишь!

— Тогда продайте!

— Деньги есть?

— Мне долг вернули. Хотел дачу купить…

— Зачем тебе дача? У тебя самолет есть. Ладно, приезжай… С бабками… И три месяца чтобы она из квартиры вообще не выходила. Понял?

— Понял.

Гоша и Тенгизик, пересчитывая зелень, ехидно поглядывали на меня так, словно я покупаю разъезженную колымагу за цену новенького «БМВ». А в том, что они Катьку разъездили основательно, я не сомневался. Потом, когда она отсиживалась дома, я таскал ей сумками видеокассеты и однажды для смеха притащил мульт про любвеобильную Белоснежку, развлекающуюся с семью гномами. С Катькой была истерика… О яд воспоминаний! Но не будем о грустном…

Итак, от бандюков удалось отвязаться, и даже легче, чем я предполагал. Теперь надо было разобраться с Катькой. Человек, покушающийся на твой банковский счет, даже если это красивая и небезразличная тебе женщина, должен быть строго наказан! Вариантов вырисовывалось несколько, но я, поколебавшись, выбрал самый, так сказать, законный.

Некоторые мои однокурсники после института пошли работать в Комитет. Тогда частенько выпускников незадолго до госэкзаменов вызывали в партком — и там серьезные дяди делали им заманчивые предложения: зарплата вдвое больше, чем у любого молодого специалиста, скорейшее решение жилищного вопроса, быстрый служебный рост. Но главное — романтика! Бреешься ты, скажем, утром, а из зеркала на тебя глядит не обычная похмельная рожа, а лицо секретного сотрудника, допущенного к страшенным государственным секретам, лицо советского Джеймса Бонда, своевременно уплачивающего партвзносы.

Кое-кто клюнул. Меня бог миловал — я со своим незаконченным высшим в то время уже возглавлял молодежный кооператив «Земля и небо» и был в таком порядке, что в августе 91-го прислал защитникам Белого дома грузовик с водкой и бутербродами. С водкой, наверное, погорячился. Может быть, пришли я им тогда пепсиколу — и путч обошелся бы без жертв!

Как раз в конце 91-го мой однокурсник Ваня Кирпиченко, боец невидимого фронта, всего полгода назад променявший физику крыла на лирику плаща и кинжала, пришел ко мне в первый раз за деньгами. У его жены, кстати, тоже нашей однокурсницы, послеродовое осложнение, а КГБ как раз разгонять начали — и никакой зарплаты. Это называется — достал по блату билет на пароход «Титаник». Мы выпили, повспоминали злых и добрых преподавателей, подивились оборотистости Плешанова, выпустившего уже к тому времени толстенную книгу «Крылья ГУЛАГа», перебрали в памяти попробованных и непопробованных однокурсниц… Денег я, конечно, дал.

Во второй раз Ваня пришел ко мне, когда его Контору в очередной раз переформировали и переназвали, что стоило немалых средств, поэтому на зарплату сотрудникам денег снова не оказалось. А у Кирпиченко как раз помер дед-фронтовик — и хоть в целлофане, как цыпленка, хорони! Выпили, повспоминали добрых и злых преподавателей, особенно Плешанова, возглавившего к тому времени Всероссийский научно-исследовательский институт зверств коммунистического режима имени Бухарина. Перебрали в памяти попробованных и непопробованных однокурсниц — за прошедшее время количество первых почему-то увеличилось, а вторых соответственно уменьшилось. Денег я снова дал, а когда благодарный Ваня ушел, строго-настрого предупредил секретаршу: будет звонить — не соединять ни под каким видом!

Нет, я не жадный. Я даже нищим всегда подавал — до одного удивительного случая. Тормозим мы однажды на красный свет возле Пушкинской площади, и к машине на костылях подволакивается слепой в лохмотьях:

— Помоги, брат!

А мы с Катькой как раз из постели в ночной клуб следуем, и она мне все время глазами про новый платок для «гербария» напоминает. И так мне вдруг стыдно стало. Вот я, сытый, богатый, в джипе, с любовницей и телохранителем, а вот он — голодный, грязный, оборванный, на костылях и в синих очках. В общем, достал я сто долларов, приспустил стекло — и протягиваю. Он берет, приглядывается, даже очки снимает, потом отшвыривает костыли, прыгает через чугунную решетку и, как братья Знаменские, — стометровку со свистом! Он, наверное, решил, что я ему по ошибке, не глядя, вместо доллара сотню вынул…