Дуглас Кеннеди - Особые отношения

— Сама не знаю. Голова закружилась, кажется.

— Впечатление было, как будто ты пытаешься на четвереньках выползти из комнаты.

— Вот что значит выпить три бокала шампанского на пустой желудок.

Это замечание показалось мне дико смешным — я расхохоталась и долго не могла остановиться. Тони снова посмотрел на меня и ничего не сказал.

— Ой, да ладно, Тони, — сказала я. — Ты что, двойку мне хочешь поставить за плохое поведение?

— Может, тебе на сегодня хватит пить?

— Ага, с противной индийской едой? Шутишь, что ли?

Но ели мы совсем не цыплят под соусом тикка масала (это была одна из шуточек Тони). Нет, вместо этого меня ждали восхитительные, высококалорийные спагетти карбонара, щедро посыпанные свежим тертым пармезаном, большая миска зеленого салата и целый батон горячего чесночного хлеба с маслом, а к этому добрая бутылка кьянти — все из любимого мной «Маркса и Спенсера».

Что и говорить, эта еда была настоящим утешением. После стольких дней на больничной замазке, я почувствовала зверский аппетит. Я набросилась на пищу, как выпущенный на волю заложник. Правда, освобождения я не чувствовала, все проблемы оставались со мной. Просто пища на время обезвредила эту…

Эту что ? Я-то ведь думала, что окончательно избавилась от взрывов неконтролируемых эмоций, которые так мучили меня после родов. А теперь… что за сюрреалистическая чертовщина происходила со мной в комнате Джека? Возможно, Тони прав: обильные возлияния после долгого периода воздержания пошатнули мое душевное равновесие. А увидев пустую колыбель, я просто не выдержала напряжения.

— У тебя полный бокал, что не пьешь? — спросил Тони.

— Побуду-ка я сегодня трезвенницей. Ты уж прости.

Он пожал плечами:

— Ерунда. — Но его интонация не показалась мне ободряющей.

— Спасибо тебе, ужин был просто превосходный.

— Что там превосходного, обычные полуфабрикаты.

— Нет, все равно, ты такой заботливый.

Он опять пожал плечами. Мы умолкли. Потом я заговорила:

— Мне страшно, Тони.

— Ничего удивительного. Тебе так досталось.

— Дело не только в этом. Если окажется, что Джек…

Он перебил меня:

— Ты же слышала, что вчера сказала сестра. Все жизненные показатели в норме. Томография ничего не показала. Электроэнцефалограмма тоже в порядке. Видишь, не о чем волноваться.

— Но доктор Рейнольдс не до конца уверен…

— Салли…

— Я уверена, что доктор Рейнольдс просто тянет время, не говорит нам, что у Джека травмирован мозг. Он, конечно, хороший человек, благородный — особенно по сравнению с этим старым хреном Хьюзом, — но ведь и он всего-навсего врач. Пока он нами занимается, его это волнует — но лишь до того момента, пока мы не выпишем Джека из больницы. Вот он и тянет до последнего, же так понятно.

— Боже, ну что за безумная теория заговора! Прекрати, в самом деле…

— Никакая это не теория заговора, Тони. Это наш сын, который уже вторую неделю в отделении интенсивной терапии.

— И о котором все говорят, что с ним все в полном порядке! Неужели я должен постоянно твердить это, как попугай? Перестань дурить, это безрассудно.

— Ты хочешь сказать, что я сошла с ума?

— Я говорю, что ты ведешь себя неразумно…

— У меня есть на это право . Потому что…

Но тут я внезапно ударила по тормозам. Я кричу? Меня удивляли эти перепады эмоций — и то, что я снова так завелась, и то, как резко все прекратилось. Это не имело ничего с общего с обычным «отходняком» после ссоры. В таких случаях я, как правило, дымилась еще некоторое время после того, как мы заканчивали перебранку, но потом, если становилось ясно, что Тони не собирается просить прощения (а он, по-видимому, был генетически неспособен признавать свою вину), первой шла на мировую. А на этот раз все было как-то… пожалуй, «странно» — вот единственное слово, способное это описать. Гнев во мне вдруг будто выдохся. Только что ярилась, как фурия, и вдруг…

— Я, наверное, лучше лягу.

Тони опять посмотрел на меня долгим удивленным взглядом.

— Ладно, — отозвался он наконец. — Хочешь, помогу тебе снова лечь?

Снова? Я еще не ложилась в постель с тех пор, как вернулась домой, Тони… или ты не заметил?

— Спасибо, я сама управлюсь, — сказала я.

Я встала и вышла из кухни, добралась до спальни, натянула пижаму и упала в кровать, завернулась в одеяло с головой и думала, что сразу засну.

Но ничего не вышло. Наоборот, я совершенно разгулялась, сна как не бывало, несмотря на дикую, глубокую усталость. Перевозбужденный мозг работал на всю катушку — в голове крутились тревожные мысли. В голове разыгрывались целые сценарии фильмов ужасов — в последнем я видела трехлетнего Джека, мешком сидящего кресле на колесах, не способного сконцентрировать на мне взгляд. Фоном к картинке служил голос социального работника, невероятно спокойный, невероятно рассудительный: «Я полагаю, вам с мужем пора обдумать вопрос о помещении сына в специализированную клинику. Ведь ему необходима квалифицированная помощь двадцать четыре часа в сутки».