Дуглас Кеннеди - Особые отношения

— Милый у вас костюмчик, кстати, — шепнула мне Джинни, пока мы ожидали появления судьи. — Он сразу заметит, что вы в зале — это многое ему скажет о том, как сильно вы хотите вернуть сына. И еще он увидит, что вы не какая-то распустеха, а явно респектабельная и…

Секретарь суда провозгласил приближение судьи, и мы встали. Отворилась боковая дверь. Судья вошел. Его звали Мертон, и говорили, что он как будто решает дела быстро и разумно.

— По большому счету, это не худший вариант, — объясняла мне Джинни Рикс, пока он не вошел. — Я хочу сказать, учитывая, сколько у нас в судах женоненавистников, нам просто повезло. Он хоть и консервативен, зато справедливый.

Судья и впрямь выглядел консервативно. Добротный, сшитый у портного черный костюм, серебристый галстук, благородная осанка. Он попросил барристера Тони «ознакомить» с обстоятельствами дела, что та и сделала буквально за две минуты: бегло представила стороны и начала рассказывать о первом слушании ex parte . На это судья заметил, что знакомился с материалами дела и хотел услышать только основные аргументы сторон.

Пол Халливел встал первым. Щуплый, в недорогом готовом костюмчике, на фоне остальных юристов, ухоженных и холеных, он показался мне каким-то жалким. Но вот он звучным, хорошо поставленным голосом обратился к судье: «Ваша честь», а затем четко и ясно, не сбиваясь, изложил мою историю. Ужас заключался в том, что он двигался по накатанной (а разве могло быть иначе?), напомнив мне служащего в крематории, который наскоро вписывает имя нового покойника в готовую прощальную речь. По крайней мере, ему удалось быть довольно убедительным, но каких-либо особых доводов в мою защиту он не привел, лишь еще раз перечислил факты.

— По словам лечащего психиатра миссис Гудчайлд, доктора Родейл, ее пациентка весьма успешно поддавалась лечению и по мере выздоровления наладила хороший контакт со своим сыном. Что касается пресловутого инцидента, когда она сообщила секретарю своего супруга, что собирается убить своего сына… э…

Он перелистал бумаги и сверился с записью.

— …сына Джека… то факты говорят нам о том, что миссис Гудчайлд никогда не причиняла физического вреда своему сыну. И хотя ее слова могли быть истолкованы в том смысле, что она готова пойти на некие крайние меры — хотя, замечу, миссис Гудчайлд сразу же горько пожалела о вырвавшихся у нее угрозах, — важно, однако, учесть, что, будучи матерью новорожденного, она в течение нескольких суток не имела возможности спать. Иными словами, она страдала от депривации сна, что, безусловно, может повлечь психологический срыв. В состоянии бессильного гнева любой человек способен на высказывание неудачное, эмоционально окрашенное. Это, однако, не должно заслонить того обстоятельства, что миссис Гудчайлд характеризуется всеми как любящая, заботливая мать. Я надеюсь также, Ваша честь, что суд примет во внимание и то обстоятельство, что это высказывание было сделано моей клиенткой в момент, когда она страдала от послеродовой депрессии. Постнатальная депрессия является распространенным и серьезным заболеванием, способным влиять на поведение женщины, заставляя ее совершать несвойственные, нехарактерные для нее поступки. И снова, Ваша честь, обращусь к показаниям доктора Родейл…

Произнеся еще несколько фраз в том же духе, он завершил выступление, заметив, что его неприятно удивила жестокость и несоразмерность наказания. У такой респектабельной женщины, как я — «в недавнем прошлом известного журналиста», — отняли ребенка лишь на основании неловкого высказывания, сделанного, когда она находилась «в тисках ужасного психического состояния, именуемого депрессией», настоящего «лабиринта», из которого я сейчас уже выбралась, став «практически здоровой». Он, конечно, просил суд принять справедливое решение и оставить ребенка с матерью, учитывая полное отсутствие агрессивного поведения с моей стороны.

Выступление показалось мне удачным, особенно если учесть, что Халливел познакомился с материалами дела за несколько минут до начала слушания. Понравилось мне и то, что в своей речи он подчеркнул жестокость и чрезмерность первоначального решения — такой разумный и объективный судья, как Мертон, непременно с этим согласится.

Но вот наступила очередь барристера Тони, и она встала. Как мне шепнула Джинни Рикс, эту особу звали Люсинда Ффорде — ни больше ни меньше. Похоже, Джинни уже было известно о ней что-то, чего я не знала… но вот-вот, кажется, должна была узнать. Ффорде обладала хваткой питбуля.