Вера Афанасьева - Конец света. Русский вариант

Проведенные в течение следующего месяца анкетирования и опросы общественного мнения показали: никому из тех, кого разглядывали настойчивые глаза, не пришла на ум мысль, что перед ними инопланетяне, хотя были среди них и серьезно интересующиеся внеземными цивилизациями. И все согласились с высказыванием одного известного меломана, что исполненные очами существа от инопланетян отличались, как хоралы Баха от песенки «Я люблю тебя, Дима, что мне так необходимо». И в первую очередь, тем, что инопланетяне – это какие-никакие, но люди, обладатели же множества глаз уж кем-кем, а людьми точно не были.

Но вот очи умерили яркость, потухли, прикрылись, прекратили мучить людей, и люди наконец-то смогли рассмотреть животных. И снова делали это против воли, но не видеть не могли. Животных было четыре. Одно из них напоминало четырехликого алого льва с шестью парами золотых крыльев. Второе более всего походило на лилового медведя с зеленой бычьей головой, и тоже крылатого. Третьим был чёрный барс с серебряным ликом орла. Четвертое было неописуемого вида, но с человеческим лицом.

Животные расположились вокруг главного старика и что-то говорили ему, кланялись. А он достал огромную книгу в серебряном переплете с семью крупными, украшенными драгоценными камнями застежками, но открыть ее не успел.

О том, что произошло дальше, рассказать смогли немногие. И самый непонятный рассказ получен благодаря тому, что зрелище это наблюдал один провинциальный философ, не лишенный некоторой толики литературного таланта. Вот он-то потом пару месяцев пытался воссоздать случившееся на бумаге, да так и остался недоволен написанным, но все же позволил прочитать своим приятелям, а уж те сделали его записки достоянием широкой общественности и специальных комиссий.

Время исчезло, а пространство сломалось и скомкалось. И это отсутствие времени, и это искореженное пространство, и этот внезапный излом бытия сделали всякое существование невыносимым, тесным, душным, невозможным, побуждающим к немедленному освобождению от него. Запели, заголосили вселенские трубы, возвещая начало конца, и земля сотряслась до края и основания. Небо задрожало, затрепетало, заволновалось, пошло рябью и стало сворачиваться в безжалостный свиток, сметая горизонт, звезды, солнце и кровавую луну. Светила посыпались с небес, будто красные виноградные листья, словно перезревшие плоды смоковницы, покатились градом, точно слезы умирающего мироздания. А земля вздыбилась, опрокинулась, кувыркнулась, поменялась местами с небом, а под ним открылась тьма над бездной – безвидная, но таящая в себе бесконечную глубину. Зияющая пустота ослепляла, бездонная космическая щель тащила в себя и исторгала из себя. Разверзнутое вселенское лоно было чревато невидимым, но остро ощущаемым и беспредельно манящим абсолютным концом, имя которому – Ничто. Пустота родила Ничто, Ничто стало всем, все обратилось в страх. Бездна пялилась на мир.

А люди, философским образованием и литературным талантом не обладающие, говорили, что стеклянная перегородка, отделяющая небо от земли, треснула и миллионами осколков осыпалась вниз. Небо стало темным, словно мокрый асфальт. И с этого темного неба исчезло все, что на нем до этого располагалось: фигуры старцев и животных, облака и даже солнце. Звезды кровью закапали вниз. И кто-то невидимый начал скатывать небо, точно огромный ковер, а под ним открывалась бездонная пропасть. И от этой пропасти в вышине казалось, что мир перевернулся, и все вот-вот полетят в бездонную, неумолимо притягивающую яму.

И все перепугались, что в бесконечном своем падении непременно наткнутся на что-то невидимое в темноте, но явно там присутствующее, остро ощущаемое в своем непреодолимом притяжении. И разобьются вдребезги на миллиарды мельчайших осколков, молекул, атомов, адронов, лептонов, глюонов, кварков, амеров, хрононов. И всем захотелось схватиться за землю и зажмурить глаза, но ни у кого это не получилось. И по мере того, как небесный ковер скатывался, ужас усиливался, так что невозможно стало дышать. И не было никакой мочи терпеть эту невыносимую жуть.

Но тут гром загрохотал ещё сильнее, перекрывая даже звуки небесных труб. А ливень хлынул такой стеной, что скрыл и свернутое небо, и таящуюся над ним бездну, и потопил все происходящее. Когда же через несколько минут он прекратился, земля и небо были новенькие, свежие и сияющие от пролитой влаги, точно яркие, только что политые неженские огурцы.