Роланд Харингтон - Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

Москва. Октябрь. Воскресенье. Утро.

Сон про Вольдемара и Акулину кончился. Я проснулся. Я снова я!

Потянулся и помчался по Тверской, верный спортивному девизу моей жизни «Run, Roland, run!». [173] Беги, Роланд, беги! (англ.)

У ресторана «Макдоналдс», что стоит рядом с бардак-отелем, толпилась толпа быстроежек с гамбургерами в руках и устах. Пикник у обочины! Я перепрыгнул через рыгающую толкучку и устремился к площади Маяковского, обгоняя новорусские лимузины, которые в этот пробковый час гоняли по тротуарам на страх праздничным зевакам и витринным зрителям.

Горячее сердце билось сильно, но ровно. Мускулистая грудь вздымалась и опадала. Ноги мелькали, как шпицы в колесах. Я со свистом летел по Москве-красе. Воздух в ноздрях, ветер в ушах!

В процессе стремительного моциона заскочил на черный от народа рынок по названию Дорогомиловский. Предварительно удостоверился, что паспорт и доллары у меня в укромной мошонке, куда нет хода даже самой ловкой воровской длани. Я — опытный бегун туда-сюда, про которого никогда не скажут zonam perdidit! [174] Он потерял мошну (лат.).

Глядь — музейный работник манускрипты из-под полы продает.

— Какова красная цена литературного наследия родины? — возмущенно спросил я.

Побазарившись, купил по договорной цене скрижаль Пушкина с гарантией на пять лет. Когда вернусь в Америку, изумлю мир неожиданной публикацией. А до тех пор пусть рукописный раритет полежит в долгом кармане — сейчас облегающих трусов, потом кожаных панталон.

Московские улицы были галереями городских типов. Я рассматривал их en courant, [175] На бегу (фр.). не заботясь о том, куда несут меня ноги в крылатых «Nike».

Вот многопузый офицер в фуражке с тульей-трамплином, как у южноамериканского диктатора. Над кровавой большевистской пентаграммой сверкает двуглавый орел. Форменная шизофрения!

Вот яйцеголовый мужчина в просветительских очках. Он рассеянно семенит наперекор народному движению, клюя носом в книгу «Закат Европы». Русский интеллигент au début du XXI esiècle. [176] В начале двадцать первого века (фр.). Старина, пора сменить вехи!

Вот круглолицая блондинка, похожая на подсолнух. Красавица, отчего ты загляделась на меня? Так и хочется выжать из тебя масло!

А я бегу себе, бегу.

Гостиница «Россия». Памятник маршалу Жукову. Торговый центр «Манеж». Монументы и моветоны Москвы…

Вдруг меня ослепило золотое сияние. То был храм Христа Спасителя им. Лужкова, ку(м)пол которого сверкает на всю столицу. Кто сказал, что Москва — третий мир? Как раз наоборот!

— Да здравствует святая соборность! — воскликнул я, привлекая приветливые взгляды прохожан.

После приступа благолепия почувствовал себя, как лампочка в абажуре. «Забегу-ка к моим друзьям Водолеям без звонка, что принято в этой дружелюбной стране, — решил я. — Им будет приятный сюрприз, а мне — вкусный обед».

Через десять минут я уже был в водолеевском вестибюле, где вокруг меня сгрудилось все семейство: Гасхол Торезович, Роксана Федоровна и выводок их маленьких детей.

Я снял с себя футболку, носки и тренировочные брюки. Получился маленький мокрый сноп, который я вручил хозяйке дома.

— Ласковая мадам! Буду вам по-профессорски признателен, если вы выстираете мои вещи. Вы такая добрая!

Смущенная Водолейка опустила голову на когда-то высокую грудь. Меня тронул этот застенчивый жест, столь неожиданный в многолетней и многодетной матери.

— Сладкая сударыня! Вам не обязательно использовать стиральную машину: вполне приемлемой для меня будет ручная работа. А высушить все это вы сможете у плиты, после того как любезно утолите легкий атлетический голод, возникший у меня в результате беготни по Белобетонной.

Чародейка пошла мыть спорткомплект, а я — руки. Затем, сопровождаемый Водолеем и шайкой Водольят, прошествовал на знакомую до изжоги кухню. Усевшись подальше от детей, стал ждать появления хозяйки.

Отец семейства пустился в рассуждения о том, кто из членов Государственной думы черные колдуны. Среди последних, по его мнению, было много красных.

Вошла Водолейка с выстиранными вещами. Вскоре кухня наполнилась горячим туманом от сушившегося спорткомплекта и согревавшегося супа.

Когда хозяйка подсела к нам, я увидел, что на ее изможденных от родов щеках лежит грим. Кокетство волшебницы меня умилило, и я проронил: