Ох, не просто так блаженный смотрел на монастырь и проливал свои святые слёзы, — подумали монахи, — не иначе близится страшное землетрясение, которое и обитель нашу разрушит, и нас самих погребет под её камнями! Среди монахов началась паника, и тогда игумен со старцами решили перенести монастырь в другое место, чтобы избавиться, как им казалось, от неминуемого гнева Божия. Не откладывая дело в долгий ящик, они стали перебираться в другое место, взяв с собой только самое необходимое…
Сбежавшее в спешке с Афона братство переселилось на Олимп, построило там новую славную обитель и «в честь чудесного избавления от землетрясения» установило особый молебный чин, который монахи этого монастыря помнят до сих пор.
Как гласит предание, как только они вышли из монастырских стен, поверив предсказанию блаженного, случилось землетрясение, которое полностью разрушило их обитель, поучая их усердней молиться Богу.
А причиной этому была горькая луковица, которую блаженный чистил в пещере. Вышел же из неё Онисипор только для того, чтобы промыть глаза, а вовсе не для того, чтобы предупреждать монахов о грядущей катастрофе.
Оставивший таким странным образом о себе память блаженный Онисипор стал готовиться к кончине. Произошла же она следующим об — разом.
Однажды он вышел из своей пещеры, чтобы набрать воды. Рядом с пещерой работали дровосеки, и один из них не сумел направить в сторону падающий срубленный каштан, и тот насмерть зашиб блаженного.
Дровосек, увидев, что нечаянно убил монаха, перепугался не на шутку и, пока другие дровосеки не заметили его невольное преступление, он выкопал небольшую яму, положил в неё тело отца Онисипора, забросал землёй и присыпал яму листьями.
Душа блаженного, минуя мытарства, отправилась прямиком в обители праведных, а тело его так никто и не нашел. Монахи Святой горы долго гадали, куда юродивый мог пропасть, и решили, что он стал, благодаря особым дарованиям, невидимым, и, теперь, недоступный для всех, молится за мир.
Тот дровосек, что стал невольным убийцей Онисипора, подался в монахи и подвизался так ревностно, что вскоре стал почитаемым старцем. Двадцать пять лет он выпрашивал прощения у Господа за свой грех, пока ему не явился блаженный и не объявил, что убийство ему прощено.
Эту историю мне рассказал святогорский монах по имени Анфим. Откуда он её взял, я не знаю, но когда я её услышал, она так мне понравилась, что я воскликнул: «Дивны дела Твоя, Господи»! Так действует память блаженного и по сей день. Не знаю, стал ли я мудрее после того, как услышал эту историю, но, в любом случае, я прославил в душе Творца, который творит многие и великие чудеса в людях Своих.
Недавно поспорили два почтенных отца нашей обители — отец Филитер и отец Филагрий о том, что есть православие. В этот спор оказался втянут, так или иначе, весь наш маленький Костамониту. Отцы, призы — вая в свидетели святого первомученика Стефана, небесного покровителя Костамониту, с воинственным греческим пафосом отстаивали свои убеждения.
Костамониту не входит в число обителей, официально поддерживающих политику Вселенского патриарха, которых на Афоне осталось всего три: Великая лавра, Ксенофонт и Ватопед, — его позиция ближе к мятежному зилотскому Эсфигмену. Он не восставал против Протата, но, как и Эсфигмен, не берёт денег Европейского Союза, выделенных из специального фонда Юнеско по сохранению памятников культурного наследия. Сербы из Хилендара также поначалу упорствовали, но затем всё же приняли помощь, и через некоторое время сербский монастырь загорелся. Зилоты восприняли этот пожар как знамение.
Также наш монастырь не поддерживает и политику эллинизации, которую проводит Вселенский патриарх, да подаст ему Господь Благодать Святого Духа. Вот один из примеров отношения Костамониту к подобным проявлениям национализма. По неофициальному приказу патриарха стало запрещено принимать в греческие монастыри послушников других национальностей. То есть, русских — только в русский монастырь, сербов — в сербский, болгар, соответственно, в Зограф, а румын в скит Продром, находящийся на территории Великой лавры. Но Костамониту, нарушив это высочайшее повеление, противоречившее самому духу монашества, принял четырёх румын, грузина и даже одного русского.
В Великой лавре, как и во многих других святогорских обителях между эллинизмом и православием давно был поставлен знак равенства. Самые оголтелые эллинисты относились к другим православным народам как к недоразвитым прозелитам, только вчера принявшим возвышенную религию греков. Недавно наши костамонитские румыны были ошеломлены воинствующим национализмом старцев Великой лавры. На престольный праздник — панигир Афанасия Великого монастыри обычно приглашают сиромах икелиотов, чтобы те помогали на кухне, и оплачивают эту работу. Так вот, в нынешнем году произошло неслыханное, с точки зрения монашеского пути, событие: игумен лавры приказал платить грекам по двести евро, а представителям других национальностей — только по сто.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу