Андрей Шляхов - Клиника С.....

— Я?

— Да, вы. Ну если не скованно, то напряженно. Я же чувствую. Вы меня боитесь или вас просто смущает сам факт нашего общения вне стен института?

— Ну да, — признался Моршанцев. — Немного непривычно.

— Почему? Мы же знакомы не первый день?

— Знакомы мы достаточно давно, но мы же общались чисто по работе, а не вот так. Это немного непривычно. И… — Моршанцев поколебался секунд десять, но все же договорил: — И вы, Ирина, вне стен института другая.

— Лучше или хуже?

— Просто другая.

— Я вас совсем замучила, — Ирина Николаевна улыбнулась, и в улыбке ее, как и в изменившемся выражении лица, Моршанцеву почудилось что-то виноватое. — Есть у меня такая отвратительная, но в то же время очень полезная привычка во всем докапываться до корней, все препарировать… Скажите, Дима, вам не кажется, что приготовление пиццы они начинают с выращивания пшеницы? Сколько можно ждать?

— Кажется, мы уже дождались, — ответил Моршанцев, увидев официанта, спешащего к ним с подносом, на котором дымилась большая пицца, заказанная одна на двоих…

От галантного предложения проводить ее до дома Ирина Николаевна наотрез отказалась, заявив, что время еще совсем детское и живет она около метро.

Проснувшись утром в воскресенье, Моршанцев подумал о том, что вчерашний день прошел хорошо, и совсем не жалел о сорвавшейся встрече с приятелями.

В понедельник он получил от заведующей отделением хороший нагоняй за пропавшее из истории болезни описание проведенной пациенту эхокардиографии. [26] Ультразвуковое исследование сердца. Описание пропало за выходные, когда Моршанцева не было в отделении, но виноватым, то есть крайним, всегда оказывается лечащий врач.

— Я почему-то сразу обратила внимание на то, что нет «эха», стоило мне только открыть историю! — выговаривала Ирина Николаевна в своем обычном резком стиле. — А первым должны были заметить это вы, Дмитрий Константинович!

Моршанцев по достоинству оценил то обстоятельство, что заведующая отделением не стала отчитывать его прямо в ординаторской, где, собственно, и обнаружилась пропажа, а пригласила в кабинет и высказала все с глазу на глаз.

Кстати, что касается глаз, — он, считавший себя очень наблюдательным, только сегодня заметил, что Ирина Николаевна носит на работе контактные линзы.

Патологоанатомическое отделение и архив уважал практически весь институт. Ну, с патологоанатомами все ясно — как-никак последняя инстанция, оценивающая качество проведенного лечения в тех случаях, когда это самое качество вызывает определенные сомнения. «Хорошо лечили бы — был бы жив» — кому не знакомо это расхожее выражение?

Патологоанатом может многое. Может заметить, а может и не заметить. Может вникнуть, а может и не вникать. Может истолковать, а может и не истолковывать. Короче говоря, патологоанатом может погубить любую репутацию, ибо в человеческом организме при желании всегда можно найти к чему придраться, совсем как в юриспруденции, а может и наоборот — спасти.

Роль работников больничного архива скромнее. Им всего лишь положено бережно хранить документацию, порученную их заботам, и выдавать ее по первому требованию тем, кому положено требовать — в первую очередь администрации, а во вторую — органам, ведущим дознание и следствие (те, кто думает, что дознание и следствие — это одно и то же, сильно ошибается). Согласно порядку, установленному аж в далеком 1949 году приказом Министерства здравоохранения СССР, истории болезни хранятся в медицинском архиве в течение двадцати пяти лет. По окончании этого срока истории сдаются в макулатуру или просто выбрасываются, но отдельные, особо ценные в научно-практическом значении истории болезни (бывают и такие!) могут храниться до тех пор, пока сохраняется их ценность. Можно представить, что такое архив крупного стационара, в котором ежемесячно пролечивается две-три тысячи человек. В НИИ кардиологии и кардиохирургии архив не ютился в подвале, как это нередко бывает, а занимал отдельное двухэтажное здание. Точнее, здание занимал организационно-методический отдел института, частью которого был архив.

Согласно давней, родившейся чуть ли не одновременно с институтом, традиции, если руководство требовало чью-то историю болезни, то об этом сразу же сообщалось заведующему отделением, в котором лечился пациент или пациентка. «Praemonitus praemunitus», — говорили древние римляне, — «Кто предупрежден, тот вооружен». Вскоре после затребования истории болезни из архива в девяносто девяти случаях из ста следует вызов на ковер, а на ковер приятнее идти, будучи в курсе того, о чем пойдет речь. Поэтому сотрудников архива в институте любили, им никогда не отказывали в маленьких, совершенно невинных просьбах, таких как обследование или госпитализация кого-то из родственников, их поздравляли с праздниками, заваливая столы конфетами и заставляя бутылками различного достоинства и калибра. Ничто не ценится столь высоко, как хорошее отношение…