Андрей Шляхов - Клиника С.....

— Как это «не заставляют»? — вскидывает голову жительница Владимира. — Намекают…

— А вы не давайте! — ровным голосом, с хорошо ощутимым оттенком назидательности, отвечает женщина. — Я, например, никогда не даю взяток. По закону — так по закону. Положено мне — так давайте. И ничего, получается.

— А вы откуда сами? Из Москвы, наверное? — интересуется дама из Ульяновска.

— Из Москвы.

— Ну, ясное дело, — машет рукой владимирская, — вы, москвичи, народ ушлый, вам пальца в рот не клади, права свои знаете.

— А вы что — не знаете, что вам положено, а что нет? — наигранно удивляется москвичка, вскидывая тонко выщипанные брови и склоняя голову набок.

— Знать-то знаем, — отвечает владимирская, — а она выходит. С коробкой…

— А вы ее пошлите. Адресок подсказать?

— Куда послать, мы и без вас знаем! Но как тут послать, когда мы к нему на прием пришли? А вдруг он нас пошлет? Куда мы потом денемся? К другому профессору? Это у вас в Москве профессоров как собак нерезаных, на каждом углу по профессору. А у нас не так!

— И другой так же скажет — гони деньги! — поддерживает ульяновская.

— Пусть только попробует! — сквозь пудру на щеках москвички проступает румянец. — Что, по-вашему, на профессоров управу найти нельзя? Им, между прочим, терять есть чего, в отличие от обычных врачей, которые сегодня здесь, а завтра там, поэтому профессора жалоб боятся больше.

— Может, и боятся, вам виднее, — поджимает губы владимирская, — только у нас не принято на каждом шагу сволочиться и права качать. Не в Москве живем.

— Странные вы люди! — качает головой москвичка, рассматривая своих собеседниц, как каких-то диковинных зверей. — Знать свои права — значит «сволочиться»? Ну вы даете! Темный вы народ, что еще можно сказать.

— Темный так темный, — соглашается владимирская. — Тогда чего же вы, такая умная, с нами разговариваете, роняете себя?

— Надо мне больно! — фыркает москвичка.

— А нам и подавно! — хором отвечают ее собеседницы.

— Эх, бабы, бабы, даже здесь не можете без того, чтоб не поцапаться! — подливает масла на гаснущие угли мужчина, сидящий напротив, и тут же получает достойный отпор от всей троицы.

Общий враг может объединить Советский Союз с Соединенными Штатами и Англией, чего уж говорить о трех женщинах. Когда мужчина, не выдержав натиска, бежит с поля боя, то есть пересаживается на другую банкетку, подальше, женщины продолжают беседу как задушевные подруги.

— Нам-то ничего, — машет рукой та, что из Ульяновска. — А вот с детишками-то как.

— Ах, не говорите! — подхватывает москвичка. — Я сегодня одну видела — сама месяце на седьмом, не меньше, и еще ребенка лет четырех за руку ведет. А мальчик бледный-пребледный, худой-прехудой, ну прямо как былинка…

— Господи!

Жительница Владимира трижды осеняет себя крестным знамением. Ее примеру следуют остальные.

— Что у вас тут за душегубка?! — кричит багроволицый мужчина, утирая платком вспотевший лоб. — Такую махину отгрохали, а на кондиционеры денег не хватило?

— От кондиционеров люди простужаются, — отвечает ему кто-то.

— А от духоты дохнут! — огрызается мужчина.

— Мы придышались, и ничего. А вы, наверное, с похмелья?

— Ну вы сказали! — Мужчина убирает скомканный платок в карман пиджака и выразительно стучит себя пальцем полбу. — У меня сердце больное, я крепче кефира ничего не пью. А тут забегался, вот в жар и кинуло. Вот зачем мы проходим специалистов, собираем анализы, делаем кардиограммы, эхо и флюорографии, если здесь надо проходить все по новой? Зачем двойное мучение?

— Чтобы жизнь медом не казалась.

— Мне она никогда медом не казалась, даже в детстве. Я седьмым ребенком в семье был, за братьями обноски донашивал и их сломанными игрушками играл. Вот опять рентген сделал, а это же радиация…

— Мне кто-нибудь скажет, куда я должна идти?! — капризно-требовательно говорит стоящая посреди коридора женщина в джинсовом костюме.

На плече у женщины большая и, как видно, тяжелая сумка. В правой руке она держит листок бумаги, в левую руку вцепилась испуганная худенькая девочка лет восьми. Губы у девочки синюшные, под глазами темные круги.

— В приемное отделение, — заглянув на ходу в бумажку, говорит длинноногая красавица в коротком белом халате.

— А потом? А где это?

Длинноногая уже скрылась за дверью одного из кабинетов.

Женщина пытается прорваться к врачу, от которого только что вышла, но безуспешно. Сначала возмущаются те, кто сидит в очереди, а потом, когда она все же заглядывает в кабинет, оттуда слышится грозно-повелительное: