Иэн Бэнкс - Мертвый эфир

— Каван, старина, — сказал я.

— …то есть я хочу сказать…

— Что именно?

— …нельзя, просто нельзя…

— Вы собираетесь вызвать полицию?

— …никакого уважения, где ваш профессионализм…

— Значит, все же в полицию?

— …вам должно быть стыдно, и я хочу вам доложить, что я не…

— Ну да. Вы хотите вызвать полицию, так ведь?

— …никогда за всю свою жизнь…

— Ах, вот как…

— …позор, просто позор…

— Так вызвали вы полицию или нет? Вы собираетесь туда звонить?

—.. о чем вы только думали…

— Понятия не имею, Кен. Вот он, может, знает? Майк, мы собираемся вызвать полицию?

— Что? Я… Э-э-э… Я… Я не знаю… А это что, нужно?

Майк посмотрел на Кавана, тот пожал плечами. Затем посмотрел на меня.

— Ребята, — расхохотался я, — ужя вам точно этого не скажу. — И, вновь сосредоточив внимание на экране телевизора, произнес: — Думаю, вам все-таки нужно посовещаться и выяснить, собираетесь вы впутывать в это дело полицию или нет. Потому что в последнем случае я, пожалуй, пойду.

— Как… пойду? — спросил Майк, он же исполнительный продюсер.

Я только хмыкнул в ответ, смакуя виски и наблюдая репортаж из лагеря Гуантанамо.

— Но какже, однако… мы думали, все-таки можно попробовать, ну… продолжить… организовать дискуссию. То есть если бы вы согласились.

Каван скрестил на груди руки с простодушно обалделым видом.

Я смотрел на них двоих и покачивал головой.

— Послушайте, ребята, я не собираюсь даже обсуждать возможность того, чтобы воспринимать всерьез долбаные идеи этого вонючего правого недоумка, не то что дискутировать с ним. Боже упаси. — И я уставился вновь на экран телевизора, — И никогда не собирался, — пробормотал я. Затем опять перевел взгляд на продюсера; он так и стоял с открытым ртом. Я нахмурился. — Надеюсь, вы там все зафиксировали? Не оплошали?

— Конечно. Разумеется, зафиксировали.

— Вот и прекрасно, — сказал я. — Очень хорошо, — Затем еще немного понаблюдал за происходящим на экране, — А пока что, — сказал я, видя, что продюсер не собирается уходить, — не могли бы вы разузнать, собираются ребята в синей форме встрять в это дело или же нет. О’кей? Спасибо. — Я кивнул в сторону двери и принялся вновь созерцать мучения парней в оранжевых робах, сидящих в клетках в Гуантанамо.

Продюсер кивнул и вышел. Я улыбнулся обеим миловидным ужасненьким, и те нервно улыбнулись в ответ.

Каван фыркнул, давясь смешком, и приготовился тоже уйти.

— Так, — сказал он, — если не ошибаюсь, Кен, ты нас капитально подставил, — Он открыл дверь. — Но сделал это весьма элегантно. — И он кивнул, перешагивая через порог, — Будь поосторожнее.

Я лишь улыбнулся ему вслед.

Вообще-то пока мне все, похоже, сошло с рук, я имею в виду ту трепку, которую задал фашисту, однако — во всяком случае, в теории, согласно моему сумасшедшему, дурацкому плану, — дальше события должны были развиваться иначе. Требовалось, чтобы кто-то раздул это дело, чтобы мне предъявили официальное обвинение, чтобы им, наконец, занялась полиция.

Потому что тогда — несмотря на все свидетельские показания, несмотря на камеры и магнитные ленты, несмотря на то что все случившееся можно увидеть заснятым под тремя разными углами, да еще изучить в замедленном режиме, и, разумеется, несмотря на то, чему, надеюсь, суждено было стать большущим фингалом под глазом у Лоусона Брайерли, — я вознамерился и перед лицом полиции, и перед лицом адвокатов, и перед судьей, и перед присяжными заседателями, если до этого дойдет, начисто все отрицать.

В этом-то главная хитрость и заключалась.

— Я так и знал, что ты затеваешь какую-то пакость.

— Врешь! Ты даже не догадывался.

— А вот и нет! Отчего, ты думаешь, я так нервничал в «Свинье» перед тем, как тебе предстояло отправиться на студию?

— Ты всегда нервничаешь, когда я занимаюсь чем-то, что ты не можешь проконтролировать.

Фил издал такой звук, словно чем-то подавился.

— А вот это неправда, Кен. Тут ты несправедлив, — Похоже, обиделся всерьез.

Я положил руку ему на плечо. И хотя, прошу вас заметить, это была чистая правда, сказал:

— Извини.

— Не может быть, чтобы ты ударил его по-настоящему, правда?

— Будь спок. Начистил ему физию лучшим образом.

— Врезал как надо?

— Именно. Кулаком. Погляди на мои костяшки, — И я сунул ему под нос правую руку, показывая ссадины. Кисть до сих пор болела.

— И ты действительно этим гордишься, да?