Эдуард Лимонов - По тюрьмам

Когда мы едем в своих стаканах и в общаке зэки по дороге продолжают беседовать из стакана в стакан, конвойные время от времени призывают зэков заткнуться. Бывают дни, когда всего несколько зэков направляются с третьяка в облсуд. Тогда нас сажают не в автобус, а в общий старый, как древняя колымага, воронок на высоких колесах, и мы продолжаем там беседовать. Тем временем нас привозят на первый корпус и там сортируют. И уже тогда те, кто едет в облсуд, снимаются ментами с колымаги, и нас ведут по двору до корпуса (шныри, менты, офицеры, soldaten, прямо рынок торговли рабами) и сажают в синий автобус.

В облсуде они раздевают по полной программе — снимай вещь за вещью, передай менту трусы. Выворачивание носков, приседай. Но и в суде они, в конце концов, стали меня обыскивать поверхностно. Привыкли. Если вдруг меня обыскивают, то только в том случае, если попадется молодой солдат. Да и то обычно подходит начальник конвоя и останавливает процесс: «Хватит!», и меня запирают в бокс. Бокс — это мелкая клетка в полтора квадратных метра размером. Стены под цементной «шубой», вверху, над дверью, за решеткой, утопленная в нише лампочка. Есть лавка, где едва усядутся двое, дверь испещрена зэковскими иероглифами и мудростями: «Будь проклято то место, где растет дерево для моего гроба!», «3,8 года! Братва, будем жить!», «15 лет — это брызги! г. Ершов», «Гот ми тунт» — накарябана свастика, «У меня в долгу 24 человека. В 2011 им конец!» (четверка явно приписана), «Я в рот ебал / Я море видел» и тому подобные художества.

Со стороны конвоирка, когда туда входишь (в автобусе надевают наручники и ведут в наручниках), напоминает сцену из фильма про Бухенвальд. Приемная Бухенвальда. Голые, бритые пацаны. Один прыгает, снимая штаны, другой приседает голый. Третий выворачивает носок. Сцена обычного издевательства человеков служивых над людьми несвободными. Все это в тусклом свете, в присутствии служебной вонючей собаки и со звуковыми эффектами: то есть российский мат в самых гнусных его проявлениях. Разумеется, зэки не ругаются, злобно лается конвой — так выглядит российская цивилизация с заднего хода, о читатель, животрепещущий брат мой, трус ленивый!..

— Да, гондоны дырявые, шею вот порвали! Запишусь сейчас к доктору! — сказал Морда.

И он тогда к доктору и записался. А до этого в перерыв в суде его осмотрел судебный доктор. В результате Морду положили в тюремную больничку на 1-й корпус.

Но мы с ним продолжали видеться в автобусе, идущем в облсуд. Нас несколько раз сажали вместе в общаке. Морда, по сути дела, как добрый такой дядя, отставной бандит или боксер. Не имея серьезного образования, он начитался в заключении книг и в результате оказался вполне интересным собеседником. Мои первые книги он, оказывается, читал. Я передал ему для прочтения «Охоту на Быкова». По мере чтения он комментировал мне уже прочитанное. К Быкову из книги он проникся почтением и пониманием.

Для конвойных ментов он, конечно, представал иным. Только появляясь в конвоирке областного суда, он начинал их колебать:

— Гражданин начальник, я в туалет хочу!

— Ты только что заехал, Аржанухин!

— Гражданин начальник, у меня в справке написано, что меня нужно выводить в туалет каждые два часа. У меня почки ментами отбиты!

— Терпи, Аржанухин… Всех примем, тогда начнем выводить в туалет.

— Гражданин начальник, начните с третьей, я в третьей!

Из своего бокса я слышал стенания Морды и посмеивался. Менты злились. Энгельсовская банда вообще вела себя смело. И постоянно воевала с ментами. Как-то в боксах вдруг потух свет. И сразу закричали радостные голоса. «Это Бен Ладен к нам пришел!» — услышал я голос Морды. «Бен Ладен пришел нас освободить! Бен Ладен! Бен Ладен!» — радостно закричали зэки.

— Заткнись, Аржанухин! — крикнул дежурный.

— А я молчу, гражданин начальник! — ответствовал Морда невинным голосом.

В другой раз (Морда как раз закончил читать «Охоту на Быкова» и в августе по дороге в суд сказал мне, что я очень умный человек, что мне не место в тюрьме, именно тогда), когда мы ждали автобуса в конце дня, чтобы ехать в тюрьму, энгельсовские принялись кричать: «Свободу Лимонову! Свободу Лимонову!» «Свободу умному человеку!» — различил я голос Морды. Конечно, они немного прикалывались, нервируя этими своими криками конвой. Но я в полумраке моего бокса впервые за два года за решеткой расчувствовался. Глаза защипало. «Спасибо, братаны!» — закричал я. Конвой застучал дубинками в двери, утихомиривая нас.