Юлия Винер - Место для жизни. Квартирный сюжет в рассказах

По дороге домой Ами то ужасался, то радовался. Ничего подобного он не предусматривал в своих планах, поскольку не рассчитывал на собственные силы. В планах было — обратиться к шадхану, профессиональному свату, пусть подыщет скромную полненькую девушку, домашнюю и хозяйственную, разузнает все о ее семье, обговорит все условия… А тут вон что… Прямо наоборот… Даже шиацу изучает! А может, он ошибается и это совсем не то? Может, зря поторопился? К тому же где-то в глубине, совсем далеко, шевелилось робкое соображение, что цена действительно баснословно дешевая, и как удобно было бы разбить эту квартиру на три жилые единицы, тем более три отдельных входа сделать легче легкого, поскольку галерея. И сдавать… окупится очень быстро… Но тут он вспоминал, как он за секунды прожил с девушкой всю свою жизнь, и какое это было правильное, облегчающее душу чувство, вспоминал звездную печать от штукатурки на стене строящегося дома и радостно говорил себе, что это знак, что она не случайно его так припечатала, что это и будет их общий дом.

А Мали шла и думала, сказать родителям или рано. Вот обрадуются! Они-то у нее совсем не снобы.

Конечно, ей с ним будет нелегко, все-таки очень большая разница в развитии. Но голова на плечах у него есть, и деньги, судя по всему, есть, может быть, удастся уговорить его пойти учиться, или даже вместе, отец давно просит. Интересно, есть ли у этого Ами аттестат зрелости? Вряд ли, но это ничего, у нее у самой нет, можно подготовиться и сдать. Или, может, ну ее, учебу, а взять и нарожать быстро кучу детей, вот это отцу с матерью будет настоящая радость! А развитие — этим она и сама может заняться. И как сладко он целуется! Не умеет, правда, видно, опыта мало, зато желания много, и губы такие нежные, только небритость мешает. У Мали даже все сжалось внутри при этом воспоминании. Скорей бы завтра! Нет, тут сомневаться нечего, так хочется снова его увидеть и целоваться, тем более сказал, что побреется. Влюбилась, Малинька, влюбилась!

И только у самых дверей кольнула неприятная мысль — она ведь даже забыла дать ему на подпись обязательство, в случае покупки квартиры, уплатить ей полагающиеся посреднику проценты. Свободно может пойти и купить прямо у подрядчика. И привет.

Но она быстро отогнала эту мысль.

На втором этаже недостроенного дома поблизости от рынка два бомжа развели маленький костерок и грелись. Стояла весна, и дни были жаркие, а ночи, как положено в Иерусалиме, холодные. Была еще не ночь, но бомжи знали, что сюда даже днем никто не заглянет, стройка уже давно стояла пустая и тихая, и бомжи часто и безнаказанно ею пользовались.

— Ты чего сегодня такой трезвый? — спросил один другого.

— Думать хочу, — ответил второй.

— А жрать?

— И жрать хочу. У тебя чего?

Поели что было, а было порядочно. И пиво было, только теплое.

— Я как раз люблю теплое, — сказал второй.

— Что в тебе ценно, — ухмыльнулся первый, — все у тебя не как у людей. А о чем думать?

— Как жить дальше. Хочу организовать нашу жизнь. Спать на простынях, есть из тарелки.

— Круто, — сказал первый. — Чего думать-то? Иди просись к Глазеру, у него и простынки, и тарелки, какая проблема. А там на биржу труда, пойдешь на стройку корячиться, хрена-то. Только меня считай в аут.

— Нет, в детский сад не пойду, мое воспитание закончено. А стройка — вот она, куда еще ходить.

— Фимка, ты чего? — недоуменно спросил первый.

— Ничего. Тут буду работать. И ты будешь. Днем разбежимся, как всегда, — а по вечерам работать. Сделаем порядок и человеческую жизнь.

И так и стало.

Фимка с приятелем Гошей жили так уже около двух лет. Как получилось, что они выпали в осадок из общепринятого человеческого устройства, это отдельная тема, каждый по-своему. Скажем только, что с остальной бомжевой общиной они никак не смешивались, потому что Фимка не любил общества.

А Гоша любил, но Фимке возражать не решался. Он с грустью вспоминал, как раньше, еще до Фимки, он жил в теплой компании в заброшенной арабской деревне под Иерусалимом и свободно курил травку, а иногда и покрепче что перепадало. Но Фимка пресекал категорически, при том что выпить был совсем не дурак. И с рукой стоять на улице Фимка не велел, и если ловил на этом Гошу, то бил. Правда, Гоша был сильнее и по-настоящему бить себя не давал. Но все равно обидно.

Напротив того, взять, что плохо лежало, разрешалось. Сам Фимка был как раз мастак по этой части, особенно насчет пива и водки. Не понимаю я тебя, говорил Гоша, твоей системы моральных ценностей, просить нельзя, а воровать можно. Вырастешь, Гоша, узнаешь, отвечал в таких случаях Фимка.