Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

– Твой дневник у меня, он выпал вчера из коробки, я прочитала его ночью, не смогла удержаться, я не сказала тебе об этом утром, потому что боялась признаться, что прочитала его; у меня дурная привычка читать все, что попадается под руку. Конечно, я собиралась вернуть его тебе, но мне хотелось придумать что-нибудь более изощренное, например, подбросить в мусорную корзину, – строчила я как из пулемета.

– Уф, слава Богу! Не беспокойся, ничего в нем секретного нет, и ты сама смогла в этом убедиться, так, одна дурацкая история. Ты уходишь? – Я кивнула. – Мне забрать его попозже?

– Я приглашаю тебя на ужин. Приготовлю что-нибудь кубинское, – сказала я, чтобы загладить вину.

Черная фасоль была почти готова, когда появился Сесар (он только что прилетел с Ямайки) с улыбкой на губах; из груди его то и дело вырывался смешок, весьма напоминающий хныканье бандита, которому всадили пулю в живот. Он пришел пригласить меня на вечеринку в дом Анисий, двоюродной сестры Веры, журналистки-буддистки. Я ответила, что жду на ужин нового соседа, их кубинского друга, того самого, которого они, Пачи и он, практически мне навязали. И Самуэлю на вечеринке тоже будут рады, сейчас пойду и приглашу его. Я приготовила отговорку, ведь я ненавижу эти вечеринки видишь ли, фасоль почти готова, осталось минут десять, а мне еще надо принять душ, одеться. Ты сначала сделаешь одно, потом другое, и мы забираем скороварку с собой, одним блюдом больше – никому от этого хуже не будет, стоял на своем Сесар. Со скороваркой в парижском метро, когда то и дело что-то взрывается, кто-то на кого-то покушается? Да нас загребут в полицию и сдадут прямиком в отдел по борьбе с терроризмом. Ты с ума сошел, Сесар? Я было снова стала отказываться, но в этот момент появился Самуэль, он вышел из своей квартиры, лучше сказать, студии – как еще назовешь двадцать пять квадратных метров, с кухней и ванной, с потолком под самую голову, нет, еще шляпу можно надеть. Он спросил, что это мы тут обсуждаем, и Сесар ответил: вечеринку. Я опять запротивилась, и Самуэль поддержал меня, уверяя, что он предпочел бы поужинать вечером у меня. И тогда я поняла, что не права, ведь парень, должно быть, как раз и стремится узнать что-то новое, хочет жить новыми ощущениями. Кто я такая, чтобы запирать его здесь, в этой скукотище? – подумала я. И тут же изменила свое решение. Думаю, что Сесар прав, ты развлечешься, поговоришь с новыми людьми о разных разностях, тебе нужно расслабиться. Я пойду, только если ты пойдешь – он мне нравился. И я согласилась; помимо всего прочего для меня это был единственный способ, не особо напрягаясь, достичь своей цели: попытаться разузнать побольше о его друзьях, которые, по-видимому, были и моими друзьями, и покончить с сомнениями по поводу того, кто он такой на самом деле. Сесар сказал, что отвезет нас на машине и можно не спешить, ведь ему тоже нужно приодеться – все это он выпалил на лету, уже прыгая через две ступеньки. Самуэль закрыл свою дверь, то же вслед за ним сделала и я.

Вечеринки в доме Анисий, двоюродной сестры Веры, были довольно приятными, я бы добавила даже – семейными, ведь мы видели одни и те же лица. Сюда приходили и французы, и кубинцы, и подобная смесь доставляла некое странное удовольствие. Некоторым из гостей-кубинцев удавалось-таки порой съездить на Тот Остров, почти всегда они возвращались ласковыми, нежными, можно сказать, влюбленнейшими, однако во Франции снова умирали от отчаяния. Были и другие, кто с антропологической заинтересованностью наблюдал за подопытной группой изгнанников, отчаянно борющихся за то, чтобы не потерять свои корни на обширных французских просторах. В третьих было всего понемногу, «невозвращенцы» – те, кто выехал оттуда по разрешению на несколько месяцев и не вернулся, разыграв обычную комедию, они не просили убежища, находили работу и таким образом жили; народная молва окрестила таких «гусаньеро», потому что они не были ни гусано, [204] Гусано – кубинский контрреволюционер. На гаванском жаргоне – маленький пенис. ни компаньеро. Многие потом вступали в брак – ради выгоды, некоторые заявляли об этом открыто, так было в моем случае, весьма специфичном, другие принимались изображать страсть и вечную любовь, хотя на самом деле, кроме крайнего отвращения, ничего не испытывали к своему супругу или супруге, однако были и настоящие браки – по любви. Существовали и политические эмигранты, но таких было немного, потому что жителям Того Острова очень трудно получить подобный статус. И последними, как я уже упоминала прежде, были те, кто залезал в самолеты по приглашению своих французских друзей, а приземлившись, не успев даже отряхнуть с себя дорожной пыли, направлялся прямиком на вечеринку. Эти не имели еще никакого представления, что на них в этой стране вскоре обрушится.