Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

Пришел Рэнди и принес на подносе три стаканчика мохо, [240] Мохо – алкогольный напиток. приготовленного в «Мирамаре». Рэнди рассказал там о рецепте и сам же поучаствовал в приготовлении напитка. Мы утолили жажду; Я попросила, чтобы Рэнди с Эммой повернулись лицом к лицу и посмотрели друг на друга так, чтобы соприкасались кончики их носов; я хотела повторить фото нашей юности, сделанное на фоне Варадеро. Здесь тоже был пляж, правда похуже, но все же пляж:, нельзя быть таким уж требовательным или ранимым. На лицах две легкие улыбки, нижняя губа чуть выступает, глаза теряются в провалах глазниц, легкий ветерок развевает волосы. Эмме ветер дует в спину, волосы ее разлетаются, лаская плечи, закрывая половину лица; у Рэнди волосы поднимаются вверх, открывая уши соленому ветру.

– Думаю, что тебе стоит позвонить ему или слетать в Нью-Йорк. Я читаю сейчас серию книг, которые учат быть счастливым или, по крайней мере, советуют, как контролировать свои депрессивные состояния, как не поддаваться внешним воздействиям. Порой у меня получается. Знаешь, сколько таблеток я экономлю? Пять в день. Нужно делать то, что подсказывает тебе твое желание, это точно. А если тебе не хочется чего-то делать, то и не надо. Нет ничего важнее тебя самой, ты должна запомнить это раз и навсегда. А ты в своих исканиях как раз и не берешь в расчет то, что ты на самом деле желаешь, не учитываешь своих потребностей.

– Ты рассуждаешь как восьмидесятилетняя старуха, – Рэнди шлепнул сестру. – Кто бы говорил, не слушай ее.

– Я очень завишу от людей, но моя беда в том, что никого вокруг меня нет. Возьмем нас: мы не виделись тринадцать лет, а можем себе позволить побыть вместе только четыре дня – что за ерунда! – посетовала я.

– Не стоит так говорить. По крайней мере, мы встретились, – оживился Рэнди. – Если бы в тот день на Малеконе, в тот самый день, когда мы поклялись друг другу снова встретиться, даже если будем где-нибудь на Аляске, если бы кто сказал, что такое на самом деле возможно, да мы ни за что не поверили бы ему. Знаешь что? Я все еще храню ту фотографию, что мы сделали тогда на Малеконе.

– Я привезла ее с собой.

Сказано – сделано. И я достаю фото, раз уж заикнулась.

– У меня тоже она сохранилась, только затерялась где-то в шкафу, – сказала Эмма.

Мой отпуск пролетел незаметно, однако мы провели время так же насыщенно, как и раньше, как в наши молодые годы. В ночь перед отъездом мой чемодан ломился от книг, ракушек, фотопленок, нашлось в нем место и для платья, которое Эмма надевала во время поездки в Виньялес. [241] Виньялес – город на Кубе, расположенный в излучистой долине. Носи его, сказала она, это платье видело кубинские поля, кому как не тебе оно доставит удовольствие, если решишь надеть его в Париже. Она не выбросила ничего из того, что привезла оттуда, хранила даже шлепанцы, в которых выбегала выбросить мусор на улицу Леальтад в Центральной Гаване, те самые, в которых мыла пол, выложенный черно-белым кафелем. Каждому нужны фетиши, от этого никуда не денешься. Следующим утром я на цыпочках прошла в ее комнату, положила около подушки плюшевого мишку; Эмма спала с открытым ртом, у нее всегда были трудности с дыханием. Я взяла такси, доехала до дома Рэнди, не стала его будить, бросила лишь в почтовый ящик книжку с фотографиями Марлен Дитрих и веточку бессмертника.

Я была уверена в том, что пребывание на Тенерифе облегчит мое парижское одиночество, однако едва я вставила ключ в дверь своей квартиры на улице Ботрельи, как на меня снова навалилась тоска, потому что я никак не могу найти свое место в этом мире, мой воображаемый остров, на котором мы наконец сможем собраться все вместе. И вдруг все подарки, которые я привезла, в один миг увяли, поблекли, улетучился запах соленого моря, исчезла мелодичность форм и нежность касания, и по комнате пополз смрад разлагающейся материи. Я приложила ухо к раковине: вместо звука прибоя – глухое молчание…

Звонит телефон, на третий зуммер включается автоответчик. Марсела, сегодня утром ты сбежала с температурой под сорок. Пожалуйста, не заставляй меня нервничать, скажи, как ты себя чувствуешь… Мне уже лучше, дорогая Шарлин, не волнуйся, я купила лекарства, хочу побыть одна, знаю, что тебе не нравится, но мне это необходимо, вру я. Обещаю, завтра я буду в порядке и приглашу тебя потанцевать гуагуанко в «Ла-Хава». Нет, я не хочу, чтобы ты звонила Салли или кому-то еще. Целую. Чао. Только я закончила говорить с Шарлин, как снова звонок, телефон прямо не смолкает в этом доме. Привет, это Оскар. Я звоню из Мехико. Ты здесь или нет? Я отвечаю: здесь. У тебя слабый голос Я не очень хорошо себя чувствую, но ничего страшного. Я звоню, чтобы предупредить, что сдал билет и не смогу приехать повидаться с тобой, мне тут подкинули неплохую работенку – курировать одну выставку, которую будут возить по всей Латинской Америке и Соединенным Штатам, а, возможно, в будущем соду ее довезут и до Европы. Как видишь, мне никуда нельзя уезжать, если я возьму отпуск, то упущу свой шанс – надо же, и это говорю я, тот, кто строил такие чудесные планы посидеть с тобой в бистро и поболтать о Хулиане дель Касале, [242] Хулиан дель Касаль (1863–1893) – кубинский поэт, публицист, переводчик Бодлера. Хуане Борреро [243] Хуана Борреро (1878–1896) – кубинская поэтесса, художница. или о паре ботинок, которые я давно мечтаю купить в обувном магазине «Балли»! Не подумай чего. Это шутка, не будь такой серьезной. Надеюсь, увидимся в декабре, приложу все усилия. Надеюсь, что так оно и будет. Ты какая-то странная. Я же объяснила тебе, что ни с того ни с сего подхватила грипп. Ешь витамин С, дело в том, что у нас гандикап витаминов, [244] Гандикап – здесь: недостаток, от англ. handycap – помеха. да еще много чего. Следи за собой, худышка. И ты тоже, непременно приезжай в декабре. Я уже не худышка, я уже толстушка.