Леонид Леонов - Русский лес

— Нет, я полагаю, вы делаете это ради того же, что имею в виду и я и о чем вы думаете в настоящую минуту! — с намеком ударил Александр Яковлевич.

Разумеется, вопрос имел дополнительной целью возбудить любознательность Коли Лавцова к тайне Сережина происхожденья... а дальше, дескать, само пойдет! Но Коля Лавцов не сразу разгадал смысл скользкого намека и потому вовремя не пришел дружку на помощь, лишь понукал его взглядом, чтоб бил хлестче, раз уже началось... Сережа молчал, в самом молчании его можно было прочесть утвердительный ответ.

— Я очень польщен, — кивнул он наконец, побледнев, — что после обстоятельного разбора отцовской биографии вы принимаетесь и за мою собственную... хотя, в сущности, она начнется лишь завтра. Хорошо, я отвечу вам на это! — И вдруг схватил листок бумаги со стола.

— Пора нам назад, Серега, а то Павел Андреич серчать станет... — освобождая дорогу на случай отступленья, помог с тыла Лавцов. — Пошли, что ли?

— Нет, постой... рано еще спасать меня, — бормотал Сережа, накидывая на бумаге контуры непонятного пока чертежа. — Я ему сейчас... сейчас по существу отвечу.

Карандаш сломался, и Сережа не заметил, кто подал ему другой, зато каждой клеткой тела чувствовал он присутствие Грацианского, тоже приподнявшегося с места и следившего за ним из-за плеча. На листке возник схематический, в продольном разрезе, профиль явно пассажирского паровоза, в частности — то потаенное и тесное пространство в нем, что образуется между днищем дымовой коробки и лафетом бегунковой тележки, изображение получалось настолько точным, что можно было опознать и марку машины.

— Это собачий ящик у нас называется, — пояснил Лавцов, обращаясь ко всем. — Заело парня, вторую неделю про тот случай забыть не может... — И пока Сережа заканчивал рисунок, рассказал про недавний случай с одним паровозом, воротившимся в депо из ночного пробега.

По его словам, ничего в том особо завлекательного не было. А просто, дело житейское, уже на смотровой канаве, с факелом ревизуя снизу паровоз, машинист заметил там торчавшие из мрака новые сапоги. Вслед за тем, на потеху деповских ребят, из-под паровоза вылез чумазый, всем чертям родня, безбилетный заспавшийся мужчина лет сорока пяти в брезентовом плаще, несмотря на двадцатиградусный мороз. Чудак оказался спекулянтом, регулярно провозившим картошку на московский базар. Мешок у него отобрали и после проверки документов отпустили без последствий, если не считать двух назидательных ударов по шее для острастки на будущее.

— Прошу внимания... — заговорил Сережа и стал объяснять весь путь спекулянта от рельсов до тайника. — Он прополз со своим неуклюжим грузом вот здесь, между колесными скатами, в метель и во время минутной остановки поезда на полустанке, рискуя навсегда распроститься с новыми сапогами. Двести с лишком километров затем он пролежал в трясовице, на ледяном сквозняке, не смея шевельнуться, чтобы не обжечься о трубы пресс-масленки над его головой. Прибавьте к этому зной от перегретых цилиндров, грохот больших колес на рельсовых стыках, дребезг маленьких передних бегунков... и вы легко сможете представить, во что ему обошелся его товар. Тот же самый труд, совершенный во имя более почтенной цели, был бы вправе называться подвигом... он же принял на себя все эти усилия и опасности ради наживы.

— Видно, добротного здоровья гражданин! — подивился Иван Матвеич.

— Да он бы и доставил до базара свой товар, кабы спьяну не заснул там, чудило экое... — со смешком заключил Лавцов.

Тем временем Александр Яковлевич воротился на свое место.

— Что же, нам остается поблагодарить уважаемого Сергея Ивановича за дельный совет не возить картошку под паровозами, — плоско, от непонятного раздражения, пошутил он.

Тут уж не вытерпел и сам Иван Матвеич.

— Сколько я понял, мой Сергей Иваныч другое собирался тебе сказать, а именно... — жестко и так, чтоб ни слова не пропало, вмешался он, — что, если бы люди вместо достижения личной выгоды или бессмысленного причинения зла ближнему обратили бы свои усилья на более достойные цели, они давно достигли бы поголовного благоденствия на земле. Так ли я понял тебя, Сережа?

— Почти так... — кивнул Сережа, разрывая в клочки свой чертежик. — Вот я и хотел спросить, в свою очередь, какую личную корысть преследовал господин Грацианский, перед самым боем напоминая мне, что я сын раскулаченного в двадцать девятом году... и что мне надо еще заработать, кровью омыть мое новое имя.