Лаура Рестрепо - Ангел из Галилеи

— А что сестры Муньис знают о дождях?

— Они хорошо разбираются во всяких знамениях. И знают такие пророчества, которые только Папе Римскому известны и которые он до сих пор не захотел открыть, например пророчества пастушков из Фатимы [12] Речь идет о чуде, признанном Римско-католической церковью. 13 мая 1917 г. в окрестностях португальского городка Фатима троим детям-пастушкам было видение Богородицы, которая открыла три пророчества, известных как «Пророчества Фатимы». Первое заключало в себе предсказание окончания Первой мировой войны и начала других войн, во втором предсказывалась революция и наступление коммунистического режима в России. Третий секрет хранился Ватиканом до 2000 г.; согласно трактовке Ватикана, это призыв к пробуждению совести и покаянию. Однако существует масса официальных и неофициальных толкований пророчеств, и покров тайны окончательно не снят с них до сих пор. .

— А до сестер Муньис-то как он дошел?

— Им рассказали тетки Саенс.

— И что же это за пророчества?

— Чофа и Руфа рассказали только об одном. Вернее, Чофа Муньис, она известная болтушка. Из Руфы невозможно вытащить ни слова, а Чофу стоит только зацепить… Достаточно просто сказать: «Вы ничего не знаете…», и она чувствует, что задета ее гордость, и начинает рассказывать. Однажды она раскрыла одно из пророчеств.

— Какое?

— Падение коммунизма.

— Тоже мне подвиг!

В тот момент сестры Муньис не казались мне достойными доверия. Но несколько часов спустя полил поистине библейский ливень, что вынудило меня признать их провидческий талант. Хотя, по правде сказать, разрушение Галилеи дождями было делом столь же легко предсказуемым, как и падение коммунизма.

Второе событие, в которое мы с Орландо оказались вовлечены, было связано с парой свежих граффити, нарисованных на стене. Оба были подписаны «С.Ф.А.», и одно гласило: «Ангел — ублюдок», что, в общем-то, не таило в себе ничего нового, хотя и свидетельствовало о повышении уровня агрессивности в квартале. Другая надпись привела Орландо в такое бешенство, что он плюнул на стену и двинул по ней ногой: «Орландо — сын священника Бенито».

Орландо — сын священника Бенито? Я видела, что он очень возмущен, потому только и спросила, словно между прочим: «Как зовут твою маму?», но он ответил мне уклончиво, а вскоре подошел автобус, на котором я смогла уехать.

Через окошко я видела, что Орландо остался стоять под мелким дождем, который постепенно становился не таким уж и мелким.

Когда я приехала в редакцию, лило как следует. Не буду описывать мое вовсе не триумфальное прибытие, потому что это к делу не относится. Только скажу: я словно погрузилась в иной мир, в то же время тоскуя по моему ангелу, и так болезненно чувствовала, что он далеко, будто познакомилась с ним на Марсе. Главный редактор разгромил мою статью, показал знаменитое фото, которое и в самом деле вышло совсем мутным, и приказал сделать все заново к следующему дню. Тему не могли заменить ничем другим, так как обложка журнала уже была отпечатана — и на ней, как я и предполагала, стояло: «Ангелы прибывают в Колумбию!», но на этот раз он посылал меня взять интервью у телезвезды Марилу Лусены, которую ангел спас на темном шоссе, когда она возвращалась одна с вечеринки в три часа утра и ее автомобиль заглох.

Хотя дождь продолжал лить и на некоторых улицах случилось настоящее наводнение и возникли пробки, невиданные даже для Боготы, после исповеди Марилу Лусены я должна была еще выслушать сенатора республики, который уверял, будто в детстве утонул и больше двух часов провел на дне бассейна, и если сегодня он может рассказывать эту историю, то лишь потому, что несколько ангелов извлекли его из-под воды и вернули к жизни.

Около девяти вечера под таким сильным ливнем, какого я в жизни не видала, я добралась до отеля, где поселился тореро Хитанильо де Перейра, и он дал эксклюзивное интервью для журнала «Мы». Он рассказал, что если во время корриды видел голубого ангелочка, примостившегося между у быка между рогов, то знал: он в безопасности и ничего плохого с ним не случится.

Часов в одиннадцать я добралась до своей квартиры, полумертвая от усталости, раздраженная, приняла душ, о котором так мечтала, очень горячий, только что не крутой кипяток, выпила чай с бутербродами, приготовленными моей тетей, той самой — из Армеро, и ближе к полуночи я уселась расшифровывать записи с услышанными в тот вечер исповедями, и тут на моем письменном столе зазвонил телефон.