Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

— Ты прав. И мне ужасно стыдно.

— Надеюсь, Лиззи не думает, что я буду осуждать ее. Ты ведь знаешь, я никогда не опускался до этого.

— Конечно знаю. И я больше чем уверена, что она тоже это знает. Но сейчас речь не об этом. Думаю, она стыдится своей взбалмошности, и ее беспокоит твое мнение. Между нами, я и сама растеряна из-за всего этого… и ужасно волнуюсь.

— Она обещала позвонить тебе сегодня?

— Я просила ее, но не могу сказать, позвонит она или нет. Думаю, все будет зависеть от того, насколько тактично уладит ситуацию добрый доктор…

— Когда ты рассчитываешь добраться до Берлингтона? — спросил он.

— Часа через три.

— Ты сразу к отцу?

— Конечно.

— Ну и денек тебе предстоит.

— Не переживай за меня, я справлюсь. Мне станет гораздо спокойнее, как только я узнаю, что там у Лиззи.

— Как поговоришь с ней…

— Не волнуйся, я сразу тебе позвоню.

— Если ей будет плохо, я могу сегодня же вечером поехать в Бостон.

— Будем надеяться, что это не понадобится.

— Хорошо. Позвони мне, когда освободишься.

— Слушаюсь, мой командир.

— Я люблю тебя.

— Я тебя тоже.

После этого звонка мне стало легче. И не потому, что он что-то изменил, просто теперь я знала, что со мной Дэн и мне больше не нужно скрывать от него секрет Лиззи.

Дорога забиралась все выше, приближаясь к границе Нью-Гемпшира, и теперь линию горизонта очерчивали пики Белых гор. Здесь лежал глубокий снег, и пришлось снизить скорость. Но меня это не смущало, потому что по радио звучал «Немецкий реквием» Брамса. Я не знала историю этой пьесы, но меня заинтриговали слова диктора, когда он объяснил, что этой работой композитор пытался преодолеть самый глубокий и сложный страх человека — страх перед смертью. Восхитительная музыка Брамса обрушилась на меня всей своей мощью, и я ощутила ее торжественную скорбь с вкраплениями печального оптимизма. Даже построение литургических текстов было восхитительно в своем отказе рассуждать о райской загробной жизни. Брамс был определенно близок моему сердцу. Он понимал, что мирская жизнь, нравится она тебе или нет, и есть главное.

И это заставило меня задуматься о том, что всем нам жизнь кажется вечной. Хотя рациональное мышление и подсказывает, что рано или поздно мы умрем, собственная смертность остается непостижимой. Я часто задаюсь вопросом, не есть ли те трудности, что мы создаем для себя и других, бессознательной ответной реакцией на понимание простой истины: что бы мы ни совершили, чего бы ни достигли, все обернется прахом, когда нас не станет. Помню, Марджи рассказывала мне, что, когда четыре года назад они с мужем номер три проводили отпуск в Южной Африке, их на несколько дней занесло в «сказочный» (ее любимое слово) городок Арнистон, на самом краю африканского континента.

— Там практически не было цивилизации, разве что несколько вилл для важных шишек из Кейптауна да обшарпанные коттеджи для работяг, а так — бесконечные мили пустынных пляжей и поистине сказочный маленький отель, где мы с Чарли и остановились. На волноотбойной стенке прямо перед отелем была прибита мемориальная доска в память о затонувшем пассажирском судне, которое шло из Индии в Англию в 1870-х годах; на нем возвращались жены и дети всех тех ребят, что правили Британской империей. Милях в двух от побережья Арнистона корабль затонул, а вместе с ним более двухсот пассажиров. И вот представь себе: стою я в 1999 году перед этой мемориальной табличкой, смотрю на безбрежные воды, погубившие столько жизней сто тридцать лет назад. Тогда это была мировая сенсация. А сейчас — всего лишь давно забытое событие, о котором напоминает простая дощечка в богом забытом южноафриканском городишке. Еще страшнее мысль о том, какой болью и душевной травмой обернулись эти смерти. Две сотни женщин и детей! Подумать только о безутешных супругах, родителях, дедушках и бабушках, родственниках. Эта трагедия перевернула их жизнь, а теперь все следы стерты. И особенно потрясло меня сознание того, что страдания и боль, которые утихли, наверное, через два последующих поколения, теперь окончательно забыты. Потому что все, кого коснулась эта трагедия, уже мертвы.

Марджи… Ей по жизни не везло с мужчинами (мужья сменяли друг друга, как в калейдоскопе, — у нее и впрямь был дар выбирать неудачников). Успешная в карьере (с 1990 года она возглавляла собственное пиар-агентство на Манхэттене), она до сих пор жалела о том, что не пробилась в журналистике. Жалела она и о том, что так и не стала матерью. («Когда выходишь замуж за лузеров, да еще приходится вкалывать по шестнадцать часов в сутки и без выходных, заводить ребенка в таком аду просто нечестно по отношению к бедному малышу».) Спустя столько лет — после бесчисленных взлетов и падений, личных катастроф и больших профессиональных успехов — ей по-прежнему удавалось смотреть на мир с юмором и оптимизмом.