Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

— Ты ложишься? — спросила я.

— Да, чуть позже.

— Он стал обуваться.

— Куда ты?

— Мне нужно пройтись, — ответил он.

— Ты что, опять на поиски?

— Ты что-то имеешь против?

— Я просто не хочу, чтобы ты всю ночь шатался по улицам и еще больше нервничал. В конце концов, разве мы не договаривались вместе выпить снотворное и отоспаться?

— Дай мне всего лишь час.

— К тому времени я уже засну. Как бы то ни было, ты все равно не найдешь ее.

— Не говори так.

— Но это правда.

— Попытка не пытка, — сказал он.

— Что ж, если тебе от этого станет легче…

— Речь не о том, чтобы мне стало легче, — огрызнулся он. — Я это делаю только ради Лиззи.

— Я вовсе не собираюсь ссориться с тобой.

— Тогда не болтай глупости, — сказал он, хватая пальто. — Надеюсь, ты уснешь. Для тебя это сейчас то что нужно.

Для тебя тоже, хотелось мне крикнуть ему вдогонку, но я сдержалась.

Как только за ним закрылась дверь, меня охватило отчаянное чувство вины. Если тебе от этого станет легче… Я вовсе не хотела, чтобы это прозвучало как издевка, но он воспринял именно так. Дэн был прав: я сморозила глупость. И если хождение по ночному городу убеждало его в том, что он делает это ради Лиззи, что ж, пусть будет так.

Таблетки возымели желаемый эффект, и в считаные минуты меня сморил сон. Очнулась я только утром — в десять минут восьмого, как подсказывали часы на прикроватной тумбочке. Мозги еще были затуманены. Я не сразу поборола сонливость и пришла в себя. Но, по крайней мере, я выспалась.

Дэн уже встал и принимал душ. Выйдя из ванной, он сказал:

— Ты за всю ночь даже не шелохнулась.

— А ты обошелся без таблеток?

— Я выпил в баре, пока гулял. А снотворное в сочетании с алкоголем — верный путь к катастрофе.

— Во сколько ты вернулся?

— Поздно.

Опять? — едва не слетело у меня с языка, но я вовремя спохватилась.

— И где ты бродил на этот раз?

— Театральный квартал, Чайна-таун, Южный вокзал… потом поехал на такси в Кембридж, обошел весь парк Гарвард-Ярд.

— Много людей спит там прямо на земле. И там же я наткнулся на этот бар…

— Еще одна ночь в обнимку со скотчем?

— С бурбоном.

— Жаль, что я не пью виски. В меня оно почему-то не лезет.

— Каждому свое.

Пауза.

— Прости меня, — сказала я.

— За что?

— За ту глупую вчерашнюю реплику.

— Да ерунда.

— И все-таки мне не следовало это говорить.

— Не у тебя ли сегодня встреча с детективом Лиари в половине десятого?

Мы вдвоем с отцом поехали в Бруклин.

— Сегодня ты выглядишь куда лучше. Явно выспалась, — сказал он.

— Спасибо снотворному. А тебе удалось поспать?

— Урывками. Но, возможно, это из-за того, что в десять вечера мне позвонил мой внук.

— Джефф звонил тебе? Как он был настроен, дружелюбно?

— Не могу сказать, что недружелюбно. Разве что был излишне строг, когда допрашивал меня. И все равно я доволен, что он позвонил. Он взволнован, и, как я полагаю, ему хотелось узнать мою точку зрения на происходящее. Он собирается приехать сюда в понедельник…

Если ему от этого станет легче…

Детективу Патрику Лиари на вид было лет под сорок — крупный мужчина, слегка неопрятный, в костюме, который неплохо было бы отутюжить. Но взгляд у него был острый и цепкий, и, хотя его манеры отличались некоторой бесцеремонностью, мне понравились его профессионализм и деловитость. Он не тратил время на сочувствие и сантименты. Не давал он и поспешных обещаний. Мне показалось, что он из тех, кто, будучи по натуре дотошным, сделает все необходимое, чтобы найти мою дочь… но при этом не станет выпячивать свои заслуги. Я сразу же прониклась доверием к нему, даже несмотря на то, что он начал задавать весьма неловкие вопросы.

Когда мы прибыли в бруклинское отделение полиции, он вышел встретить нас, а потом спросил, не возражаем ли мы против того, чтобы с каждым из нас побеседовали отдельно.

— Я давно заметил, что людям легче говорить, когда рядом нет никого из близких.

Мы согласились, и, действуя по принципу «лейдиз фёрст», он провел меня по коридору в безликую допросную: грязно-кремовые стены, флуоресцентные светильники, потолок из белых подвесных плит, металлический стол, два жестких стула. Он предложил кофе. Я не возражала. Пока несли кофе, он задавал мне общие вопросы о детстве и юности Лиззи: проявлялись ли у нее прежде признаки нестабильности («Нет, пока она не переехала в Бостон и не поступила на работу в инвестиционный фонд, хотя еще с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать и проснулся интерес к мальчикам, она была излишне романтична»), много ли у нее было друзей («Не могу сказать, что она была чересчур общительна, и она ненавидела тех, кто рвется в чирлидеры и сбивается в стайки, но и в школе, и среди соседей у нее всегда были приятели»).