Сесилия Ахерн - Сто имен

Китти поплелась в конференц-зал, примыкавший к кабинету Констанс. Пережитое унижение было свежо в ее памяти, в голове никаких оригинальных идей, и там ее не ждут Боб и Констанс, не от кого ждать поддержки. Безнадежное одиночество. Хотя в отсутствие Констанс такие собрания проводились ежемесячно, пока она была жива, она могла отменить любое решение, а теперь Пит главенствует, Боб все еще не вернулся на работу — впервые заседание проходит при таком раскладе. Китти отворила дверь, и все глаза уставились на нее.

— Привет.

— Китти, — не слишком приветливо заговорил Пит, — мы тебя сегодня не ждали. Боб сказал, что отпустил тебя на неделю.

Судя по его тону, он рад бы и две недели ее не видеть. Или у нее уже паранойя?

— Отпустил, — подтвердила Китти, пробираясь в задний ряд — больше сесть было негде. — Но больше всего мне хотелось быть здесь. — Она поймала на себе чей-то сочувственный взгляд.

— Ладно. О’кей. Мы обсуждаем ближайший выпуск. Он будет посвящен памяти Констанс.

К глазам подступили слезы.

— О, как прекрасно!

— Итак! — Пит громко хлопнул в ладоши, Китти подскочила от неожиданности. — Идеи. Предлагаю отвести от восьми до двенадцати страниц жизненному пути Констанс: о чем она писала в разные годы для «Etcetera» и для других изданий. Крупнейшие сенсации, открытые ею авторы. Хорошо бы дать интервью с Томом Салливаном, как она помогла ему обрести свой голос и укрепить талант. Дара, ты возьмешь интервью у Тома, я поговорил с ним на похоронах, он дал согласие. Ниав, ты расскажешь о других писателях, живущих и умерших: как она открыла их, что они написали, что писали с тех пор, и так далее.

Сара, Дара и Ниав кивали и делали пометки.

Пит продолжал распределять материалы, а в Китти нарастало ощущение: все идет вкривь и вкось. Констанс взбесилась бы от такого выпуска, и не только потому, что он целиком вращался вокруг нее, но потому, что под новым соусом подавался старый материал. Китти оглядела собравшихся, пытаясь угадать их реакцию, но все сосредоточенно, торопливо забивали в ноутбуки распоряжения Пита. Именно распоряжения — ни поощрения, ни внимания к другим, ни малейшей попытки узнать, что же думают сотрудники. Пит не просил их поделиться личными воспоминаниями, рассказать о той женщине, которую все они так почитали, — нет, он жестко выдавал информацию и навязывал всем собственные идеи. Конечно, даже это Питу давалось нелегко, это Китти понимала, к тому же у нее своих мыслей не имелось, так что она прикусила язык.

— Так, с этим разобрались, теперь остальные разделы. Пол, как подвигается статья о китайцах в Южной Африке?

Начали обсуждать остальные рубрики. С приношением памяти Констанс покончено. Этого Китти не стерпела.

— Послушай, Пит!

Он молча глянул в ее сторону.

— Я не знаю, но все это как-то… не ново, а? — Рискованно бросать такой упрек людям, уже взявшимся за дело. Вокруг зацокали языками, заерзали на стульях. — Я насчет этой мемориальной части. Констанс терпеть не могла возвращаться к старым темам.

— Если б ты слушала внимательно, Китти, убедилась бы: мы отнюдь не собираемся перепечатывать старье. А оглядываться на прошлое необходимо, в этом вся суть мемориального раздела.

— Конечно-конечно, — заторопилась Китти, ей вовсе не хотелось еще и тут нажить себе врагов. — Но Констанс в таких случаях говорила: это все равно что снова пользоваться использованной туалетной бумагой. — Китти попыталась засмеяться, но никто не засмеялся в ответ. — Она бы не захотела, чтобы мы оглядывались и вспоминали, она бы потребовала чего-то нового. Смотреть вперед, сделать что-то настоящее в ее честь.

— Например? — уточнил Пит, и Китти беспомощно смолкла.

— Не знаю.

Послышались раздраженные вздохи.

— Китти, эти двенадцать страниц мы посвящаем памяти Констанс. Полагаю, в журнале хватит места и для новых сюжетов. — Пит старался проявить терпение, но интонация у него была — отец дурынды-дочери сдерживается из последних сил. — Так что если у тебя не имеется конкретных идей, я предлагаю продолжить обсуждение.

Китти напряженно и долго думала, чувствуя, как все глядят на нее. Она не могла ничего придумать, она думала только о том, что не в состоянии ничего придумать. Она уже полгода как разучилась думать, и прямо сейчас рассчитывать не на что. Вот уже коллеги отводят глаза, им неловко, им жалко ее, но Пит держит паузу, доказывая свое: раз Китти ничего не предлагает, значит, все ее выступление — глупость. Что же он не продолжает заседание? Пусть бы продолжал распределять задачи. Щеки вспыхнули, Китти опустила глаза, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. А казалось, ниже падать некуда.