Маша Трауб - Пьяная стерлядь (сборник)

Машенька оставалась коммунисткой до самой смерти. Она уже не узнавала внука, Катю воспринимала как чужую женщину, которая почему-то хозяйничает в доме, но упорно слушала радио и смотрела телевизионные программы. Она требовала отвезти ее на избирательный участок, чтобы проголосовать за коммунистов, съесть пирожок с капустой и шоколадную конфету из буфета. Машенька трепетно хранила партбилет, где были проставлены все взносы, которые она перечислила родной партии. Она считала Сталина отцом всех народов и не верила в репрессии и ГУЛАГ — так же, как отказывалась верить в многочисленные измены мужа. Портрет Сталина Машенька повесила на стене, а фотография мужа всегда стояла на прикроватной тумбочке. Одинаковые злобные лица смотрели со всех сторон и доводили Катю до истерики. Она не имела права их снять и убрать подальше — для матери они были иконами.

— Катя, мама умерла, приезжайте, — позвонила Настя.

Катя заплакала — и она, и мать отмучились. Все кончилось для них обеих. Катя приехала. Настя помогала с устройством похорон.

На прикроватной тумбочке лежала фотография — Машенька с Иваном в день свадьбы.

— Она звала Ванечку, — сказала Настя.

— Я знаю, — ответила Катя.

Лариса собиралась на дачу. Майские праздники она терпеть не могла. Ничего нового они не обещали. На соседнем участке опять соберется многочисленная семья. Они разделили двенадцать соток на много крошечных огрызков, по числу родственников-наследников, на каждом поставили стол, стулья и сколотили домишки. Друг от друга отгородились зарослями малины, которая никогда не давала ягод. Но родственники думали, что, как всегда, не успели — опять первой обобрала невестка или сноха, та, которая по ту сторону кустарника. Но на майские праздники они неизменно устраивали примирение — сдвигали свои столы в один под двумя яблонями, которые плодоносили, как могли, маленькими кислыми яблочками, и жарили шашлыки. Кто-нибудь из зятьев включал в машине с открытыми дверями радио. Музыка орала, соседи напивались, бурно выясняли отношения, вспоминали малину и ненавидели друг друга до следующих майских праздников.

Ларису, как соседку, всегда звали в гости. Отказаться было невозможно — себе дороже. Она приходила, садилась на стул с продавленным сиденьем и погружалась в чужую личную жизнь. В середине ужина зять хозяина участка, Витька, начинал к ней приставать. Его жена немедленно устраивала истерику. Это продолжалось из года в год, как запланированный аттракцион. Ничего не менялось — все шло по старому сценарию. Витька придвигался на стуле к Ларисе и клал ей на коленку свою огромную лапищу. Лариса аккуратно убирала лапу, Витька хохотал и со второго захода пытался залезть уже под юбку. Лариса однажды надела джинсы, и Витька на минуту впал в ступор. Но не растерялся и полез ей под кофту, нашаривая грудь.

— Ах ты, сволочь! — начинала кричать жена Витьки.

Для продолжения отношений Лариса была им больше не нужна. Каждый год в мае они собирались разводиться, каждый год Витька садился в машину и уезжал в соседнее село, где около магазина продолжал напиваться с мужиками. А жена стояла около ворот и причитала, что муж обязательно разобьется.

Единственное, что примиряло Ларису с дачей, так это местный крохотный рыночек, на который она любила ездить. Там продавались домашний творог, хорошее мясо, квашеная капуста. Лариса покупала молодой чеснок, зеленую фасоль с прозрачной кожицей, черемшу, запах которой всегда любила.

Она ведь могла и не ехать на дачу. Остаться в Москве, смотреть телевизор, гулять в парке. Но что-то ее тянуло туда, к соседям, к запаху шашлыка — ритуал, который она боялась нарушить. Такой же, как шампанское на Новый год, от которого у нее начинались изжога и головная боль. Так же и сейчас — она ела непрожаренные или подгоревшие шашлыки, бог знает сколько времени пролежавшие в уксусе, пила с соседями водку, отдающую сивухой, и занюхивала веткой петрушки.

В этот раз все начиналось как обычно. За забором соседи сдвигали столы. Горел мангал. Женщины бегали из дома в дом с тарелками и тазиками.

— Лариска, мы тебя ждем! — крикнул из-за забора Витька и хохотнул.

Лариса села в машину и поехала на рынок.

Она купила творог, зелень и мясо. Уже на выходе обернулась, увидев незнакомую надпись: «Говяжьи яйца».

— Здравствуйте, — подошла Лариса к продавщице, — а яйца дорогие?

— По сто пятьдесят рублей.