Доминик Ногез - Бальзамировщик - Жизнь одного маньяка

Когда я вернулся к себе, то едва лишь успел повернуть ключ в замке и толкнуть решетчатую калитку, как на меня набросилось что-то рычащее и белое. И тут же послышался вопль консьержки: «Мюге, на место!» Мюге — ну и имечко! [81] Muguet по-французски «ландыш». — Примеч. пер. Оказывается, эта идиотка недавно завела собаку. В отличие от Эглантины, я не разбирался в породах собак; все, что я мог бы сказать об этой, — она была маленькая и достаточно уродливая, без сомнения, какая-то помесь, что-то вроде Милу (собаки Тентена), [82] Тентен — герой популярных французских комиксов, находчивый репортер. — Примеч. ред. но лохматая и явно глупая, готовая цапнуть кого угодно, включая и собственную хозяйку.

У меня возникло подозрение, что новое приобретение консьержки связано с пропажей близнецов — она явно была напугана. Я спросил, как продвигается расследование. Она сказала мне, что отец близнецов не явился по вызову в полицию, так что теперь он — главный подозреваемый и его активно разыскивают. Тем временем пес оглушительно тявкал, производя вдвое больше шума, чем парочка исчезнувших засранцев, к тому же он явно собирался это делать не только по воскресеньям.

На следующий день, ровно в одиннадцать утра, мне позвонил Бальзамировщик: «Машина уже здесь». Я спустился один — у Эглантины были «временные трудности» (или «технические неисправности», как она сама их называла), и она предпочла остаться в постели, прямо напротив которой я поставил для нее вентилятор. Стояла жара, небо было густого синего цвета. Автомобиль плавно катился по улицам Оксерра в умиротворяющей тишине. Квентин Пхам-Ван был в сиреневой рубашке от «Лакоста», сияющий и благоухающий. Он вел машину быстро и уверенно. Мсье Леонар, сидевший рядом с ним, снял льняной пиджак и остался в элегантной светло-желтой рубашке.

Молодой человек включил радио (или, может быть, магнитолу). Зазвучал концерт Вивальди. Переливы флейты казались естественным продолжением ярко-синего неба, черной ленты дороги, гладкой и пустынной, по которой мы бесшумно скользили, зеленых холмов, покрытых виноградниками, и общего хорошего настроения, царившего в «мерседесе». Потом Квентин убавил звук и заговорил своим приятным насмешливым голосом, в основном задавая мне вопросы, как будто ему очень важно было услышать мое мнение об Оксерре, о моей работе, о людях, с которыми я общаюсь, в том числе об Эглантине. Понемногу расспросы о ней и о наших отношениях заходили все дальше за грань простого любопытства, становясь все более нескромными. Мсье Леонар казался смущенным, и улыбка, не сходившая с его лица с самого начала поездки, теперь померкла.

— Квентин! — наконец прошептал он.

— Что, мой дорогой Марко? — насмешливо спросил молодой человек. — Не хочешь, чтобы я говорил о сексе? Но ведь это самое интересное, ты же знаешь. Ты ведь это знаешь?

Поскольку я сидел на заднем сиденье, то не мог разглядеть, что происходит впереди, но, кажется, Квентин положил руку на бедро своего соседа. Я догадался об этом по выражению лица мсье Леонара — оно было по-прежнему смущенным, но в то же время на нем читалось удовольствие. Никогда еще Бальзамировщик не выглядел таким счастливым. Через некоторое время он даже принялся мурлыкать мотивчик песенки, которую так прекрасно исполнял некогда Бурвиль [83] Бурвиль (наст. имя — Андре Рембур) (1917–1970) — французский киноактер комического амплуа («Горбун», «Большая прогулка» и др.), а также автор и исполнитель песенок. — Примеч. ред. и припев которой звучит так: «Нет, я уже и не припомню, какой мы танец пропустили…»

Был полдень, когда мы миновали ряды виноделен и виноградники, тянувшиеся по обеим сторонам дороги на въезде в Шабли.

— Вы бы хотели сразу купить вино или мы сначала перекусим? — спросил мсье Леонар.

— О, право же, мне… — начал я, но Квентин перебил:

— А вы знаете, что мы сейчас сделаем, дорогие мои? Мы купим что-нибудь вкусненькое, какого-нибудь хорошего вина и устроим пикник!

Сказано — сделано. Мы припарковались на рыночной площади. Когда мы вышли из машины, я увидел, что мой друг Бальзамировщик был в белых брюках и очень элегантных туфлях с квадратными носами — наверняка ручной работы. Они были двухцветными: сверху — рыжевато-коричневыми, снизу — темно-бордовыми.

Колбасы, помидоры, отличный сыр, хлеб, бисквиты от Дюше, персики, две бутылки «Коте-де-Леше», которые мы тут же откупорили, три стакана, воскресная газета и плетеная корзина с ручкой, чтобы все уложить, — таковы были наши приобретения. Бальзамировщик знал одно симпатичное местечко на берегу Серейн, местной речки, возле прачечной. Мы добрались туда пешком. Через какое-то время, уведя нас с центральной улицы — благодаря чему мы вынырнули из потока людей, идущих на рынок, — мсье Леонар увлек нас влево и указал на отель, стоявший на углу улицы Молен. Прямо над входом висел американский флаг, а по бокам — два французских. Надпись на нем гласила: