Доминик Ногез - Бальзамировщик - Жизнь одного маньяка

Однако это было обманчивое впечатление: послушав в течение трех-четырех минут мой путаный рассказ, в котором я пытался восстановить хронику событий, начиная с неожиданно оборвавшегося пикника и заканчивая требованием выкупа, комиссар внезапно прервал меня, протянув ко мне руку поверх стола:

— Фото?

Я обернулся к Эглантине, и она посмотрела на меня тем же взглядом, что и я на нее, — растерянным и раздраженным одновременно. Мы оба забыли о той вещи, которая имеет первостепенное значение в подобных обстоятельствах: четком и наиболее соответствующем реальности изображении пропавшего человека.

Спустя несколько секунд я с трудом выдавил пару фраз, чтобы извиниться за нашу рассеянность, и, обратившись к Эглантине, сказал, что нам нужно вернуться к ее родителям за фотографией.

— Я поеду с вами, — сказал комиссар, резко поднимаясь. — Нужно будет записать ваши показания. Жозеф! — закричал он, обращаясь к рыжему малому, который дремал за конторкой. — Соедините меня с судьей Дессейном!

В машине, пожевывая «Тоскану», кончик которой ему все никак не удавалось зажечь, Клюзо спросил, как там моя работа. Я подумал, что он хочет прочитать репортаж, который я о нем написал. Оказалось, нет — он просто хотел порекомендовать мне других подходящих кандидатов для интервью. «Но только не какая-нибудь городская знаменитость — ни в коем разе! Лучше всего кто-нибудь, кто хорошо знает город, всю его подноготную, так сказать!»

Он хохотнул и после некоторого молчания, нарушаемого лишь попыхиванием его сигары, уверенно заявил:

— Лазур, смотритель кладбища Сен-Аматр.

У дома родителей Эглантины мы вышли, но сама она, извинившись, сказала, что ей пора на работу: она и так уже опаздывает.

— Чем она занимается, ваша подружка? — спросил Клюзо, когда мы переходили улицу Пюи-де-Дам.

— Работает в мэрии, в отделе культуры.

— Она симпатичная.

Одурманенная анестезией, Эглантина почти не раскрывала рта. Так что, надо полагать, Клюзо ограничился чисто внешним впечатлением о ней.

Из-за облаков неожиданно выглянуло солнце, и в его лучах фасад дома, окаймленный первоцветами, показался очень живописным. Один луч упал прямо на комиссара, и я заметил, что волосы у него крашеные.

Открыла нам мадам Дюперрон. Она была страшно взволнована. Киднепперы только что звонили снова. К великому сожалению, мужа не было дома — он был на школьном совете. Она не знала, что отвечать. Они хамили ей, называя «мамашей» и даже «цаплей».

— Цаплей? — хором спросили мы с комиссаром.

Она прикусила губу, очевидно жалея, что проговорилась. Пришлось долго настаивать, прежде чем она созналась, что таково ее прозвище среди учеников лицея Жака Амьо. А почему именно Цапля? Она покраснела и притворилась, что ей об этом ничего неизвестно.

— Что ж, придется навестить директора лицея, — пробормотал себе под нос комиссар.

Он не казался чересчур обеспокоенным. Без сомнения, это было внутреннее дело, произошедшее в стенах лицея. Он спросил мадам Дюперрон, есть ли у нее школьные фотографии дочери. Когда она ушла на второй этаж, чтобы поискать, зазвонил телефон. Комиссар не колеблясь схватил трубку и стал слушать, ничего не говоря. Через несколько секунд он положил трубку на место:

— Любители.

Мадам Дюперрон вернулась с фотографиями в руках.

— Выкуп в пять тысяч евро? Любители! — повторил комиссар. — Как, когда и где они хотели его получить?

— Но как раз этого они и не сказали! Они еще перезвонят.

Мне показалось, что Клюзо не изучает фотографии, а скорее рассматривает ради удовольствия. Должно быть, он был близорук: самую большую фотографию держал буквально в десяти сантиметрах от глаз.

— Да, я с ней знаком… Прюн, — наконец произнес он. — Название «Филлоксера» вам ни о чем не говорит?

— Это бар, — вполголоса произнес я, чтобы положить конец подробным объяснениям профессора словесности о болезнях виноградной лозы.

Нет, никогда, совершенно точно — никогда, бедная женщина не слышала разговоров об этом заведении. Комиссар также спросил, давали ли мы объявление в газете об исчезновении Прюн. Нет. Стоило бы это сделать, сказал он.

— Поместить большое фото — вот это, например, — предложил он, протягивая мне большую фотографию анфас. Это может помочь в сборе информации и внушит страх мелким засранцам, которые замутили эту бодягу.

Я как раз должен был встретиться за завтраком с Филибером из «Йоннского республиканца», так что эту миссию возложили на меня.