Вероника Кунгурцева - Дроздово поле, или Ваня Житный на войне

Тогда Василиса Гордеевна, не отрываясь от своего дела, проворчала, что уж так и быть, поможет еще раз. Да только зря, де, бабка Лабода думает, что те, кому Коля остался должен, оставят его, пьяненького, в покое, не таковские это люди…

Соседка зашлась в плаче, заикала. «Икота, икота, поди на болота», — машинально произнесла бабушка, и Лабода, перестав икать, вымолвила, что делать нечего: придется продавать избу, а самим по миру идти. Да еще как бы избяных денег хватило, чтоб отдать злые долги, ведь, дескать, мой дурень, коммерсант хренов, надумал расширяться, магазин снарядился покупать, да и назанимал — а тут этот демон иностранный, как его… де Фолт и выскочи наружу! И бабка Лабода вновь заголосила, но Василиса Гордеевна прицыкнула на нее и велела замереть, что та беспрекословно и выполнила. А бабушка полезла в подпол, долгонько не показывалась оттуда, а когда наконец выбралась, держала в руках какую-то затянутую паутиной склянку не склянку… чашу на ножке. Протерла ее полой фартука — и оказалось, что чаша чуть не золотая, а изображены на ней — ни много, ни мало — грешники в аду, на которых черти воду возят… или водку.

Когда Василиса Гордеевна протянула чашу бабке Лабоде, та сразу и отмерла, на сокровище уставилась, глаза у соседки загорелись, как яхонты, а руки сами собой потянулись к посудине. Уста же, судорогой сведенные, отверзлись и произнесли: «Это чего — золото, что ль, будет?!»

— Золото, золото, — проворчала бабушка. — Напоишь Кольку из этой чаши, коль пожелала, чтоб опять змей твой запил…

— А чем напоить-то? — деловито спросила соседка, потянув чашу к себе.

— Да не торопись хватать-от! — не выпускала пока чертову емкость из рук Василиса Гордеевна. — Налей хоть колодезной водицы! А как опорожнит он чашу, стукни его ею по темечку три раза — вот и все дела: кончится запрет на опойство. Только гляди, не убей — чаша не легонькая! Но хорошо ты подумала? Не пожалеешь опосля?

Бабка Лабода затрясла головой отрицательно, — и золотая емкость оказалась наконец в ее руках. А бабушка Василиса Гордеевна договорила:

— Про черный день держала — вот он и настал: черный вторник! Чашу после продадите. Дорогая она, смотрите, не продешевите! И отдайте долги, должно хватить…

Тут соседка во второй раз бухнулась бабушке в ноги: дескать, как же я тебя отблагодарю, Гордеевна, за эдакую невиданную и неслыханную помощь…

— А как в следующий раз в колымаге железной доведется вдруг катить, — ответствовала, сощурившись, бабушка, — дак хоть, может, не переедешь нас с Ванькой американским колесом!

…И уже в этом году, аккурат в зимние каникулы, случилось еще одно событие, из-за которого Ваня Житный чуть было вновь не отправился в путь-дорогу.

Только успел мальчик продышать отдушину в разрисованном пальмами-альбиносами морозном стекле и глянул в самодельный глазок на улицу, как вдруг увидал: напротив избы черный «мерс» остановился. С двух сторон из него выскочили два черных мужлана в черных куртках, негритянские лица казались негативами на фоне недавно выпавшего и всё запорошившего белого снега. Ваня испугался: вдруг это за Колей Лабодой разборщики из черного вторника пожаловали… Хоть и рассчитался сосед с долгами и опять ушел в запой на очередные двадцать лет, да, может, все-таки кому-то чем-то не потрафил…

Но тут один из мужиков с непроявленным лицом распахнул дверку — и из машины вынырнула красавица в собольем тулупе, с распущенными по плечам золотыми волосами. Она что-то приказала неграм и, разметая снег полами долгой шубы, двинулась… к воротам Василисы Гордеевны. Это что ж такое? Неужто разборщики избы перепутали — и сейчас начнется тут пальба?! Надо бабушку предупредить!..

Ваня вбежал в кухню, бормоча про Колю, негров, красавицу и разборки, но бабушка ничего не поняла, а в дверь без стука уже ввалилась соболеносица. Ваня подбежал к ней — и тулуп незнамо как скользнул ему в руки. А мальчик так и замер, погребенный соболями, потому что узнал, наконец, красавицу… Это была Валентина… его пропащая мать!

Василиса Гордеевна у печки стояла, вытирала мучные руки о фартук. А Валентина Житная, как бегунья перед стартом, вся устремленная к финишу, наклонилась к Василисе Гордеевне, но та повернулась спиной и ускользнула в кухонный закуток. Лицо Валентины подернулось судорогой. Она поглядела на Ваню, но тот мог поклясться, что она его не видит, думает, что тулуп попал как раз по назначению, на вешалку, — и двинулась вслед за матерью. Ваня остался стоять столбом — заметил, что на голову ниже Валентины, а он гордился, что наконец-таки вытянулся…