Вероника Кунгурцева - Орина дома и в Потусторонье

Оба тяжело дышали, Баба Яга, валявшаяся на земле, со стонами пыталась подняться, а… Павлик Краснов вдруг подал ей руку и помог встать. Летчик, качая головой, говорил: дескать, вот уж сил нет, а туда же, лезет воевать, сидела бы на печи, да не вякала — так-то бы оно лучше было! Но старуха, надев на голову сбившийся было на плечи платок, глядя исподлобья белыми глазами, ярилась:

— Не перечьте мне! Никто мне не смеет сегодня перечить! Мой враг пришел наконец… Давно я тут посажена, давно сижу на болоте, сторожу его и уж не пропущу… И не вам меня остановить! Никому меня не остановить!

И Баба Яга, откуда только силы взялись, вновь кинулась к деду Иуде, но на полпути была схвачена пилотом.

Мальчик тут спросил:

— Даже Николаю Сажину?!

Крошечка вытаращила глаза. А Баба Яга отступила, завертела головой и слабым голосом заговорила:

— Какой Николай Сажин?! Где Николай Сажин?! Где ты его видел? — и, забыв про врага, повернулась к Павлику.

А тот указал на летчика, который в полном недоумении переводил взгляд с мальчика на старуху. Баба Яга же, изловчившись, стащила с пилота летные очки — и, увидев открывшееся лицо, вскрикнула. А после отворотилась и спрятала лицо в маске из ладоней.

— Ничего не понимаю! — говорил летчик. — Что все это значит? Кто-нибудь объяснит мне, наконец?! — и повернулся к Павлику, а тот указал на Иуду Яблокова: дескать, пускай он объяснит, дескать, я и сам многого не знаю. Знаю только одно: вот она, ваша невеста — Орина Котова! — и кивнул… на Бабу Ягу.

— Это не она! — воскликнул летчик, отступая. — Не моя невеста! Моя невеста — девушка, а это ведьма какая-то!

— Как Орина Котова?! — одновременно с пилотом вскричала Крошечка. — Ведь она же… Ведь ее же…

— Медведь задрал! — выкрикнул Иуда Яблоков.

— Медве-едь задра-ал?! — подскочила тут оставленная без присмотра старуха. — Ты говоришь: медве-едь задра-ал! Вражина!

И вдруг раздался страшный рык — и все увидели: со стороны болота, точно болотная волна накатила, вприскочку бежит Медведь. А над ним летит меченая вестница Ирига.

— А вот и Мой пожаловал! — вскричала Орина-дурочка, если это была она. — Медведюшко-батюшко, — взмолилась она громовым голосом, — возьми его! Рви его! Глодай его! Вот он — убийца-клеветник! Он — твой на веки вечные!

Все невольно отступили перед нахлынувшим на сушу грозным девятым валом в свалявшейся пенной шерсти — а рыжебородый Иуда Яблоков кинулся бежать прочь, обратно к реке. Всполошившиеся гуси с двух сторон полетели наперерез ему. А над Медведем по-прежнему реяла Ирига.

— Не надо! Остановите Медведя! — закричал Павлик Краснов и бросился к Бабе Яге или, может, Орине Котовой, а после к пилоту Николаю Сажину: — Она не такая… У нее сердца нет… Но это она, ваша невеста! Поверьте мне! Надо только провернуть… сделать… операцию… Вернуть ей сердце!

Летчик, не размышляя, кинулся к старухе и заломил ей руки… А та извивалась и плевалась, пытаясь вырваться. Павлик, который помогал держать Бабу Ягу, заорал:

— Орина, ты ведь тезка ей, скорее, помоги! — и кивнул на то место, где хранилось второе сердце Геннадия Дресвянникова.

Крошечка достала из-за пазухи мальчика дрожащий огневеющий клубок и, как старуха ни плевалась, втиснула его в страшную пустоту за расстегнутой жакеткой.

Баба Яга охнула, — ее перестали держать, — и упала навзничь. Крошечка ждала, что Орина-дурочка тотчас помолодеет, под пару Николаю Сажину, но этого не случилось, только морщинистое лицо прояснилось и подобрело.

А Медведь, мышцы которого под шерстью ходили ходуном, точно злые буруны, уж настигал врага… Тут очнувшаяся Орина Котова взмахнула рукой и — между Медведем и Иудой камнем упала с неба гусыня… Зверь в последнем броске хлынул не на твердь, а на человека…

Все вскрикнули единым кличем и побежали… Какая-то куча мала из трех тел ухнула на землю и покатилась: мелькали то бурая шерсть, то вытянутая гусиная лапа, то рыжая борода, то рука, то белое крыло…

Вот куча-мала разделилась на три: Медведь уходил в сторону сарая, где, видать, проживал, Иуда Яблоков сидел в сторонке и стонал, потирая бока, — но, судя по всему, был целехонек, — а гусыня Ирига лежала смятая, протянув по земле долгую шею… Орина Котова подбежала к ней и заплакала в голос. Крошечка, которая неслась следом, принялась ее утешать:

— Не плачьте, бабушка, сейчас мы ее вылечим…

Достала мазь «бом-бенге», натерла Ириге покалеченную шею и… гусыня, на радость всем, сказала: га-га-га!