Вероника Кунгурцева - Орина дома и в Потусторонье

Сана даже не знал, слышит ли его царица, надежда его была призрачной — такой же, как он сам. Царица, только что опроставшаяся от очередного яйца и тяжко вздыхавшая, повернула к нему безмятежно прекрасное пятиглазое личико, повела крыльями и прожужжала нечто, понятое им как «да». И хотя царица вновь сунула свой зад в подходящую пустую ячейку, с тем чтобы родить очередную будущую дамку, Сана вновь заговорил, интересуясь, а по каким приметам ее многочисленные подданные опознают его подопечную? Царица, произведя на свет яйцо, отвечала, что в царице цариц, или, скорее… в царе царей она видит приметы той, которой он, царь царей, служит, и она, де, в точности передаст их своим пчелам. И добавила: хватит, дескать, отвлекать меня, о, царь царей и трутень трутней, — пора бы и честь знать. Сана откланялся, исполнив народный пчелиный танец серпа и восьмерки-бесконечности.

Точно таким же образом он договорился с одиннадцатью царицами остальных ульев. Оставались еще осы и шершни — но они в облюбованном пространстве были все-таки редкими гостями.

Нюра Абросимова примчалась к подруге и сообщила, что теперь Юлька Коновалова заболела, тоже увезли в Пургу, да еще смолокур Проценко, говорят, хворает — вот что это значит, а, Ефремовна? Стали думать и рядить, могла ли тут приложить свою руку Пандора. И получалось, что могла! Ведь Пандора — чуть не со всеми на ножах: Борька Коновалов тоже одно время к ней хаживал, так что Юлька, изловчившись, выдрала однажды у Пандоры клок ее реденьких рыжих волос, — но, правда, уж давненько это было, лет этак десять назад. Теперь Кузьмич. Тут дознавательницы долго не могли найти никакого компромата, но Пелагея Ефремовна вдруг вспомнила, что один из воровистых Пандориных мальчишек однова обнес у Кристины Проценко все вишенье, и Кузьмич надрал ему уши…

В этот момент раздался стук: Пелагея Ефремовна подхватилась — и к двери, Крошечка бегом за ней, Сана не отставал от них, а Нюра Абросимова вместе с Кереметем, в точности как ядро с цепью, надетым на ее левую лодыжку, — поволоклись следом.

А это — легка на помине — явилась сама Пандора! Пелагея даже рот разинула — до того удивилась: за все соседство конопатая бестия была у нее только пару раз.

Пандора постояла, помигала единственным глазом, отряхнула фартук и проговорила:

— Ефремовна, Павлик у меня шибко занемог — пошли-ко!

И Пелагея Ефремовна, ни слова не говоря, пошла. Только указала Нюре Абросимовой на Крошечку, дескать, останься покамесь, пригляди.

Нюра заохала:

— Павлуша заболел?! Ой, горе-то какое!

Но Пандора зыркнула на нее из-под спустившейся на глаз жуковатой брови — и Абросимова примолкла.

По дороге Пелагея Ефремовна спросила, дескать, а чего ж фельдшерицу не зовешь?

— Ирка не понимат, — кратко отвечала Пандора.

Пелагея была польщена, но виду не показала.

Павлик лежал на черном, ничем не застланном диване и тяжко дышал, лицом был красный, склеры на глазах чуть не лопались и зев был малиновый, но — Пелагея Ефремовна послушала — хрипов в легких нет и сыпи не видать. Градусника в Пандориной «конторе», конечно, не имелось — сбегала домой, сунула под мышку, глянула и охнула: температура 41. Поставила кипятить шприц, чтоб ввести жаропонижающее, и сказала Пандоре, дескать, надо везти Павлика в Пургу, беги скорее, проси лошадь, а пока суд да дело, принялась протирать худенькое тельце уксусом.

Дедушка Диомед на руках снес мальчика в двуколку, где уже сидела мать; Крошечка глядела в окошко, как трогается запряженный Басурман, резво перебирая мохнатыми ногами, едет мимо них. Пандора сидела, согнувшись, обхватив Павлика, голова которого лежала у ней на коленях, а оставшиеся ребятишки молча стояли у крыльца. Галька пробежала немного вслед за уезжающими, в проеме скрещенных столбов остановилась, села на землю и заплакала, спрятав голову в подол.

Пелагея Ефремовна сбегала и отнесла Пандориным ребятёшкам стряпни, дескать, дома-то у них — шаром покати, как ведь волчонки набросились. Касательно диагноза дернула плечом, дескать, она не доктор, а всего только фельдшер по глазным болезням, врачи в Пурге должны определить, что это такое. Нюра Абросимова покачала головой, мол, что-то не больно много определили, что там с Глуховым, да и с остальными… А болеют ведь все одинаково…

— Эпидемия это, — вздохнула Пелагея. — А какая?..

— Если уж в самой Пурге врачи руками разводят — так что-то это неладно, Ефремовна…

— Даже в войну такого не было, — согласилась бабушка.