Вероника Кунгурцева - Орина дома и в Потусторонье

— Не знаю никакого Пекаля, — ворчала Миля. — А почему у нас нет голоху?

— Не посадили потому что…

— А почему не посади-или-и? — ныла девочка. — А я хочу голошку-у! Даже у лисы был гол ох, лиса, значит, сажала, а мы почему — не-ет?..

— У нас заместо гороха картошка посожена, да капуста, да морковка, а горох — это баловство одно.

Но меж тем ноги бабушки сами повернули в сторону полей — подумалось Пелагее, что надо бы там глянуть пройду-козу. Правда, пастух стадо за реку никогда не гонял… Но, с другой стороны, известно ведь, что от Фроськи-то всего можно ждать: надысь не дошла до дому, убежала на противопожарную полосу — где народ из бараков картошку сажает, — да еще овец за собой сманила.

Пятилетнюю Милю, едва уже переставлявшую ножонки в великоватых ей новых, с красной пуговкой, сандалиях, которые родители на днях привезли из Города (другие крикса надевать ни в какую не соглашалась) — пришлось посадить на закорки и плестись с девчонкой на горбу.

А как нашлась среди сладкого гороха пройдоха-Фроська, так Пелагея вмиг ее на ноги-то поставила: перекрестив длинной вицей. А уж как встала коза-дереза на копытца, так и помчалась вскачь, и бежала до своих ворот без оглядки, точно динамо-машина (бабушке Пелагее с двумя гирями по бокам ни за что за ней было не угнаться), рогами щеколду поддела — и во двор. И когда Пелагея Ефремовна добралась до дому, Фроська уж стояла в конюшне на своем месте, подле овечек, и подремывала — как вроде тут и была, но Пелагея, резко обернувшись от двери, успела застигнуть хитрованский взгляд козы, брошенный ей в спину из-под длиннющих белесых ресниц. Бабушка воскликнула: «Вот ведь дрянь-то!», и восхищения в ее словах было куда больше, чем чего-либо другого.

А какое сладкое молоко получилось у козы-дерезы после колхозного-то гороху! Даже Крошечка, уж на что не любила козье молоко, выпила две кружки — и не поморщилась.

Приспело время полоть огород — и Пелагея Ефремовна, имевшая, к сожалению, не четыре шивские руки, а всего только две женские, решила отправить на прополку старшую внучку. Дескать, как выполешь, Оринушка, всю травку — так кое-что от меня получишь. «А что?» — мигом заинтересовалась дурочка, но бабка навела тут такого туману, что Крошечке представилась говорящая немецкая кукла, ноги у которой сами собой переставляются, такая же, как у Нинки Глуховой, или… нет, наверно, они все вместе поедут в Город, кататься на каруселях, есть морожено и смотреть детское кино «Королевство кривых зеркал» или, или… да, конечно, скорей всего ей купят синюю, железную, почти что настоящую машину, такую, как у Надьки Коноваловой, с рулем и педалями, в которую садишься и едешь. Только гуси да куры с утками разлетаются по сторонам. Хорошо!

Укачанная такими видениями Крошечка помаленьку — грядку за грядкой — полола бескрайний огород. Но грядки — это сущие пустяки по сравнению с картофельным полем, которое уходит к горизонту, где живут уже татары. Хоть бабушка и наладила в помощь Крошечке старшую дочку продавщицы, семиклассницу Таню Потапову, — а та развлекала ее и себя, рассказывая английские истории, выцеженные из библиотечной книжки: про пеструю ленту, собаку на болоте и пляшущих человечков (Орина про себя решила никогда не ездить в Англию, где сплошные убийства, чтобы не стать очередной жертвой), — а горизонт все равно не хотел приближаться.

Сана, который обрел на прополке истинный покой, вальяжно покачивался в сиреневом глазке замысловатого картофельного цветка, который украсил бы любое бальное платье и орденом смотрелся бы на сукне кафтана, пока ему не подумалось, что он, на самом-то деле, вовсе не каторжник, а… самопишущее устройство! Книга, которая сама себя пишет!

Минута за минутой — строчка за строчкой, день за днем — страница за страницей, записываются в нем все деяния его подопечной. А после, когда запись кончится, его просто-напросто вставят в какое ни то устройство и прочтут всё, что написалось… Сана попытался восстановить прошедшие мгновения во всей их полновесности — но не сумел: что-то он, конечно, помнил, но чтобы вот так — миг за мигом — нет… И тогда Сана отклонил новую версию как несостоятельную. Впрочем, вполне возможно, что он просто не мог прочесть себя сам, тут требовался кто-то другой.

Дни шли за днями, а трава не кончалась, — уж и Таня, унеся с собой свои заветные детективные истории, убралась в пионерский лагерь, — и вот наконец обгоревший на солнце нос Крошечки уткнулся в забор, за которым полола траву Мазакия.