Вероника Кунгурцева - Орина дома и в Потусторонье

Первыми вернулись из школы Лилька с Крошечкой (и Саной, который весь праздник просидел на красной звезде — верхушке наряженной ели) и обнаружили Милю — по-прежнему с зажмуренными глазами — за этажеркой. Ближе к вечеру пожаловала Пелагея Ефремовна. Узнав, что случилось, бабушка схватилась за сердце и накрепко решила: никогда больше детей одних дома не оставлять. Всякие недомолвки Крошечка поняла так, что ежели бы мужик обнаружил Эмилию, то сунул бы ее туда же — в мешок с наворованным барахлом, а после бы с большой выгодой для себя продал… Хотя кому могла понадобиться такая крикуша, как ее двоюродная сестренка, Орина не представляла…

Как-то вечерком, на зимних каникулах, собрались и отправились в контору Леспромхоза, стоявшую через дорогу от клуба, — на телевизор. Народу набилось — не продохнуть. Сесть было некуда, и Крошечка сбоку прокралась к телевизору, но ничего хорошего не увидела: экран был маленький, стеклянный, не то что раздольная простыня в клубе, и показывали неинтересное — балет «Лебединое озеро». Но все пучили глаза — даже Пандора косилась единственным глазом. В конторе перешептывались, что сейчас военную картину будут казать. Крошечка вздрогнула, она страшилась смотреть черно-белое военное кино: ей казалось, что война кончилась если не вчера, то уж, во всяком случае, позавчера, — поэтому лучше не будить спящего вполглаза зверя!.. Единственный военный фильм, нравившийся ей, назывался «Смелые люди»: это была цветная картина, где наших женщин, которых немцы везли в телячьих вагонах в Германию, освобождал лихой парень на рыжей лошади.

Ну а сейчас показывали и вовсе неладное: немцы с овчарками гнались по лесу за нашими партизанами. Орина потерпела, сколь смогла, но когда прекрасного партизана повели на виселицу, не выдержала и принялась дергать мать за подол. Пелагея Ефремовна с Лилькой, уставшие стоять, повздыхав, прихватили ребятенка и отправились восвояси.

По дороге Лилька говорила: дескать, подумаешь — телевизор! Да сейчас в домах ставят телевизоры, не то что в конторах. Да если они захотят — тотчас купят свой собственный телевизор, будут полеживать на диване, уплетать шанежки — и каждый божий день смотреть в стекло! А, мам? Пелагея Ефремовна жала плечами: чтобы изба стала конторой или клубом — как-то это… Но Лилька убедила ее: дескать, у меня и денежки отложены — хотела в отпуск по Волго-Донскому каналу сплавать на пароходе, да… накоплю еще!

Сказано — сделано: назавтра отправились в поход за телевизором, в Пургу. Пелагея Ефремовна выпросила лошадь в Леспромхозе — ей по старой памяти не могли отказать, — и в легковых санях, по снежку, покатили. Конюх дедушка Диомед правил низеньким коренастым монгольским коньком с подходящей кличкой Басурман. Крошечка, как барыня, лежала в сене, откинувшись на дугообразную спинку саней, в обнимку с матерью, под огромной душной дохой. Когда миновали школу — последнее людское здание в Курчуме и выехали в чисто поле, посыпал снежок, так что пришлось с головой залезть под доху. Там Крошечка и уснула — едва не задохнувшись.

В Пурге возница привязал лошадь к столбу, Орина вылезла на деревянный тротуар, с подчищенным лопатой дворника снежком — и они, все трое, зашли в магазин: там, на стенном прилавке, в ряд, точно кирзовые сапоги, выстроились телевизоры — один к одному. Дедушка Диомед обхватил тяжелую коробку — точно пень выкорчевал — и с надрывом поволок в сани. Телевизор закопали в сено и укутали дохой — чтобы снег не попортил кинескоп, — а Крошечка с матерью ехали уж так, как-нибудь.

Теперь ближайшие соседи, как пчелы на мед, слетались на телевизор не в контору — а к ним в избу: двери то и дело отворялись — тепло из натопленного помещения выходило в стылые сени. Гости занимали все стулья и табуретки, церемонно усаживались на сундук, облепляли диван и лавку, принесенную из прихожей, — которая перегораживала проход, приходилось перелезать через нее, ежели кому-нибудь из сидящих впереди требовалось выйти. Те, кому места не досталось, выглядывали из дверного проема прихожей. Ужинать одним, когда в доме гости, Пелагее Ефремовне и в голову не приходило — отродясь такого не бывало, — приходилось кормить всю ораву. Орина с Милей, сидевшие тут же, иззевавшись, протискивалась между коленями и спинами, чтобы попасть в свою горенку; дверной проем занавесили шторками, для того чтобы экранное действо не мешало детям спать, звук уменьшали — и все равно они вертелись до тех пор, пока в телевизоре не появлялась таинственная таблица, и зрители, как ни старались, ничего полезного извлечь из нее уж не могли.