— Переверни меня, я тебе говорю!
Неделю назад Галюнь привезли с дачи. Она долго сопротивлялась, поскольку воздух поселка Болшево ей подходил куда больше воздуха, поступающего в московские форточки. К тому же георгины, цветущие у крыльца, поднимали настроение сильнее бежевых роз, «цветущих» в хрустальной вазе на трюмо. На даче она жила семь лет, почти с тех пор, как умер последний муж.
— Мух нынче у вас, Галина Андреевна, как пчел на пасеке.
— Это они вокруг меня летают. Ты глянь, их у меня на даче вокруг навоза меньше вьется.
Галюнь потянулась к матовой бутылке, чуть свесившись с кровати, и правой дрожащей рукой начала наполнять бокал.
— Это уже который сегодня?
— Какая тебе разница, старая карга, ты колоть меня пришла, вот и коли.
Бокал опрокинулся.
— Помоги мне, идиотка!
— Галина Андреевна, не надо вам больше пить.
Медсестра побежала в ванную за тряпкой, поскальзываясь на лощеном паркете.
— Да куда же ты, идиотка, помоги мне перевернуться!
Фланелевая ткань мгновенно впитала бордовую лужицу.
Раньше Галюнь была выносливой и пластичной женщиной, за что даже получила от первого мужа прозвище Гутаперчик. Она могла залезть на трюмо, чтобы вытащить пыльные тельца мошек из основания люстры, могла весь день простоять под ливнем в ожидании жениха Грини, когда тот выяснял отношения с вульгарными девицами, вымазанными по шею косметикой. Откуда взялся этот Гриня, она никому и никогда не рассказывала, куда потом исчез — тоже. Все только знали, что он красавец, что для Галюнь встреча с ним — это дар и что такие мужчины на земле не живут. После исчезновения Грини у нее родилась Иришка, робкая девчушка с непонятным цветом волос, меняющимся с каждым годом. После приезда из-за границы Галюнь не раз становилась чьей-то невестой, каких-то старых знакомых, что еще больше сбивало с толку Иришу и заставляло подслушивать у бирюзовой стены с граненым стаканом возле уха. Женихи мамины уходили, и Иришка в очередной раз усаживалась на газету, постеленную на крыльце, с разочарованным выражением «опять не он». Да и мало кто подходил: один был слишком молод, другой вилку держал не так, а третий просто был непривлекателен. Она была уверена, что ее настоящего папу она узнает по магнетизму. Ириша рассматривала фотографии матери в молодости и проверяла, поднося ладошку, как это делают на приеме у экстрасенса, к черно-белым фотографиям, пришпиленным клеенчатыми уголками к картонным страницам, в надежде почувствовать тепло. Как-то она выменяла у кричащего «Старье берем!» усатого паренька мамины фильдеперсовые чулки на гадательный набор, состоящий из пуговицы (уральский камень), привязанной толстой ниткой к карандашу. Инструкция по использованию этой магии Ирише была дана устно: камень положено держать от объекта на расстоянии трех сантиметров. Движение вперед-назад значило «да, это твой папа», а влево-вправо — «опять не он». Вращение по кругу символизировало «умер он, хоть папа твой, хоть не папа».
— Принеси мне завтра сигарет.
— Ни в коем случае, Галина Андреевна!
— Да какая тебе разница, я Ирке ничего не скажу.
— У вас больные легкие, у вас ослабленный иммунитет, нельзя.
— Нельзя за мухами дохнущими наблюдать, вот это точно, а курить можно.
— А при чем здесь мухи?
— Ты идиотка совсем. Посмотри сюда, она все так же на спине лежит. Ведь сама знаешь, что сдохнет, так ты ее хоть переверни, чтоб сдохла нормально.
— Какой ужас, Галина Андреевна!
На полу до сих пор лежала муха. Ее лапки шевелились при появлении сквозняка, и уже можно было метлой отправить ее в совок, а затем в мусорное ведро к холодным бутылкам.
Скрежет замка оповестил Галюнь о приходе дочери. Галюнь расправила затекшие плечи, спустила с деревянной спинки тощую подушку и отвернулась, постанывая, к стене. Ворсистой оливковой шалью она укрыла голову и теперь больше всего походила на скульптуру эпохи палеолита, прародительницу мира Макошь.
— Мам, это я, не пугайся.
Галюнь поправила одеяло и глубоко, с хрипом, вздохнула.
— Мам, ты спишь, что ли?
— Выспалась уже за две недели.
— Не две, а одну всего. Как ты себя чувствуешь?
— Очень плохо. В Болшеве мне было лучше. А тут вашим копченым воздухом дышу и сама чувствую, что умираю.
— Прекрати глупости говорить. Я ненадолго, хочу дождаться Петьку. Сегодня он придет и поможет тебе разобраться со всеми бумажками.
— С чем? У меня наследства — пучок высохшего укропа. Могу его тебе завещать, хочешь?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу