Эфраим Баух - Солнце самоубийц

Мост Сан-Анжело, скудно освещенный фонарями, с вечно бодрствующими Ангелами, абсолютно пуст. Почему эти Ангелы, все, повернулись спинами к воде? Ведь это не просто метафора — проточное течение его жизни: вот оно, течение, под мостом Сан-Анжело, вода зелена и холодна.

Наконец-то исполнилось то, о чем он мечтал: он видит барку мертвых ночью и не испытывает никакого страха.

Но в неподвижности этой барки, Кон в этом уверен, вся тайна существования. И ни души вокруг, даже вурдалаки потеряли бдительность и отошли ко сну.

Кону смешно: как он разговаривал на пальцах с толстухой. Так, вероятно, ведут себя немые, занимаясь любовью.

Все дело в языке, — думает Кон, перевешиваясь через довольно высокие и широкие перила.

Ангелы отвернулись от него, спиной к воде.

Внезапный озноб призывным восторгом сжал горло, волосы зашевелились.

Это даже не страх или, вернее, не только страх, это услышанный как бы со стороны всплеск, ледяной холод, охвативший тело, также реально, как страсть, это остро вспыхнувшее знание, что вот оно, реальное — не дух, сон, наваждение — Ничто, и нет спасения, когда это темное, бесформенное, огромное, поглощающее весь мир, уже заливает черной водой душу, берет целиком ласковой своей акульей пастью весь трепет жизни, выжимает эту жизнь, как столб вод выдавливает глазные яблоки, выбрасывает лоскутом ненужный уже язык.

И Ничто — в напряжении тяжких своих, праведных трудов — облегченно вздыхает: обратно хода нет.

Поезд несется в снежном дыму на альпийских высотах.

Старик Нун спит.

Маргарит и Майзель рассматривают работы Кона в ровном и мягком, как настрой души, дремотно колышущемся на весах ночи, свете плафонов; и хрупкий уют несущего их и несущегося на колесах пространства подпитывает подспудно, как незаметная течь в трюме, тревога гибельных чрев — провалов и бездн, затаившихся рядом.

Только случайным даже не проявившим себя отчетливо витком в памяти мелькает Бергенский вокзал, чемодан Иосифа, извлеченный с полки камеры хранения, и с ним мысль о медленной скорости, с которой где-то ползет багаж Кона, кажущийся замершим на скоростях, с которыми поезд, подобно снаряду ввинчивается в очередной альпийский тоннель.

Неожиданны ночные станции и полустанки, вполглаза дремлющие среди сугробов; ярко вспыхивают под лампионами бутылки с цветными ярлыками на столах вагона-ресторана, где итальянскую обслуживающую бригаду сменяет французская; слабо горят лампочки вдоль вагонных коридоров, куда из купе неожиданно вырывается запах сонного человеческого тепла, животный запах ночи, и что-то монотонное, как цикада, звенит на станциях.

Поезд замирает на одной из них.

Тишина. Голоса переговаривающихся на перроне, хруст шагов по снегу — все кажется сонным шевелением на этих высотах, сладкой дремотой, какое бывает перед замерзанием.

Газеты ворохом валяются на столике, взывая заголовками, фотографиями катастроф, аварий, самоубийств, но взгляд скользит поверх них, выражая тот самый цинизм души, который сама она воспринимает как инстинкт самосохранения.

Маргалит и Майзель рассматривают работы Кона и третьим зрителем в окно смотрит холодно-демоническим взглядом всезнающая задумчиво усмехающаяся вершина, и выше ее угадываются во мгле Альп горные снега, упрятанные в пазухах неба, и невидимая, но ощутимая их свежесть, и мощь окружающего этот игрушечный поезд пространства воспринимается реально и ясно как вход в продолжающуюся жизнь, сама по себе залог и оправдание существования и жадности духа.

6.10.92.

Канун Судного дня

Израиль

«Нет мафии КПИ (компартии Италии)», «Не США, не СССР национальная Европа», «Напалмовые бомбы не сломят мужества доблестного афганского народа», «Да здравствует Хомейни» (итал.).

«Евреям — граната».

«Хаис» на идиш — животные (от древнееврейского «хайот»), «Хайяс» или Хиас — американская организация, занимающаяся еврейскими эмигрантами из России.

Бокка дела Верита — «уста правды» (итал.) Согласно преданию, если сунешь в эти уста руку и будешь говорить неправду, то лишишься

Город в Персии (Иране).

«Хевра Кадиша» — погребальная фирма в Израиле, обслуживаемая религиозными.

Идиш: «Слышала, Израиль стал агрессор» (игра слов: «грессер» на идиш — «больше»). «Лишь бы не меньше».