Ричард Бротиган - Несчастливая женщина

Японка возвращается.

— Они очень переживают из-за состояния кладбища, — говорит она.

— Я вижу, — говорю я.

— Говорят, никому дела нет, а сами они со всем не справляются. Спрашивают, что такое с миром приключилось.

— А с надгробиями что?

— А, надгробия, — говорит японка. Она всерьез думает о том, что ей рассказала пожилая пара. — Они говорят, это надгробия с могил, которые раскопали, потому что семьи не хотят больше за ними ухаживать.

— А тела? — спрашиваю я, оглядываясь на кучу надгробий у океанской кромки. — Что с телами сделали?

— Если нужно было кремировать, кремировали, а прах смешали с прахом остальных в храме, — ответила она.

Я посмотрел на буддистский храм.

Он стоял на солнце, измученный и измочаленный.

— Они там хранят прах, — сказала она, глянув на храм.

Я опять посмотрел на кучу надгробий:

— Интересно, зачем надгробия туда свалили.

— Наверное, не хотели выбрасывать, — ответила она.

— Грустно, — сказал я. — Теперь никто не знает что они когда-то жили.

Многие надгробия лежали так, что не разглядишь, чьи жизни они отражают. Видны только спины. Имена людей, даты рождения и смерти спрятались.

Будто эти люди не существовали никогда.

Я оглянулся на храм.

Такое анонимное место погребения, и краска лупится.

Нельзя однажды приехать, как я сейчас, выйти из машины, побродить среди мертвых, поразмышлять о них, спросить себя, кто они, как они жили.

В храме они исчезли с глаз долой и из сердца вон. Я заподозрил, что родственники, которые их выкопали, а потом отправили в буддистский храм, нечасто посещали свои воспоминания.

Я об этом подумал, потому что надгробия свалили в таком беспорядке. Я вернулся к куче надгробий — взглянуть напоследок. Я знал их историю и ничего не мог с собой поделать — паршиво сознавать, что их друзья и родственники попятились от их смерти, больше не желая ее беречь.

Так странно, по-моему.

Почему не оставить мертвых в земле, куда их с самого начала положили под аккомпанемент похоронных стенаний и почестей? Недостатка места на кладбище не наблюдалось. Если мертвых собирались захоронить в храме, то почему так и не сделать с самого начала?

В этой куче позабытых надгробий я не видел никакого смысла. Тут, наверное, со всем так, и с этим тоже.

Я отвернулся и пошел через кладбище туда, где ждала японка. Она от кладбища устала, ей хотелось уехать. Через несколько часов нам лететь в Гонолулу, а перед отлетом — обедать в ресторане ее матери.

Я миновал пожилую пару, что боролась с кладбищенской ветхостью.

Они подняли головы, но промолчали.

— Наверное, пора ехать, — сказал я.

— Да, — сказала японка. — У нас мало времени. Надо успеть на двухчасовой самолет, мне еще дома вздремнуть нужно, а вечером на работу. Поедем сразу в ресторан обедать.

У нее уже имелся плотный распорядок дальнейшей жизни.

А мой распорядок зациклился на беспомощных мертвецах, которых таскали туда-сюда.

Мы сели в машину и медленно отъехали.

— Мама хорошо готовит темпуру, — сказала японка.

Я хотел обернуться и в последний раз глянуть на японское кладбище, пока оно совсем не исчезло из виду, но потом передумал. Придется им теперь справляться без меня.

Я знал, что больше никогда не вернусь.

Японское кладбище — самое любопытное, что я видел на Мауи, и возвращаться на Мауи мне абсолютно незачем. Я уже его израсходовал. Жаль, что солнца не люблю. Возможно, это чуточку упростило бы мне жизнь — валяться на солнце и неторопливо поворачиваться, поджаривая другой бок, точно разумное барбекю.

Прощай, Мауи, остров солнца.

Прощай, японское кладбище с мертвыми, которых таскают туда-сюда.

Буффало, штат Нью-Йорк, в первый день был очень мил.

Я туда отправился прочесть пару лекций и заглянуть в гости к старому другу и его жене. Они жили в большом коттедже в тихом переулочке, напоминавшем мне лондонский район Хэмпстед.

Я предвкушал отрадный визит в Буффало. Там я уже бывал, и местная архитектура казалась мне очаровательной. В Буффало полным-полно громадных кирпичных домов, построенных во времена, когда люди могли их себе позволить, — во времена, что никогда не вернутся.

В переулочке, где жил мой друг, стояли три коттеджа. Я поселился в старой гостинице, в двух шагах оттуда. Я мечтал о славных, оживляющих временах. Мои силы и душу истощили тяжелая летняя работа в Монтане и период активной подоходно-налоговой деятельности, закончившиеся как раз перед приездом в Буффало.