Жан-Поль Сартр - II. Отсрочка

— Что скажешь? Давай-ка, принеси еще стаканчик твоей бурды.

Большой Луи положил бумажник в карман и заметил, что кучерявый гонец вежливо ему заулыбался.

— Все в норме? — спросил юнец.

— А?

— Все в порядке?

— Все в порядке, — отозвался Большой Луи, — ищу своего негритоса.

— Вы что, не здешний?

— Нет, — ответил Большой Луи, — не здешний. Не хочешь малость дерябнуть? Я угощаю.

— Не откажусь, — откликнулся кучерявый. — Можно прихватить моего дружка?

Он сказал несколько слов своему приятелю на местном наречии. Приятель улыбнулся и молча встал. Они сели напротив Большого Луи. Маленький пах духами.

— От тебя несет шлюхой, — заметил Большой Луи.

— Я только что от парикмахера.

— А, вот оно что! Как тебя зовут?

— Меня зовут Марио, — сказал маленький, — мой приятель — итальянец, его зовут Стараче, он матрос.

Стараче засмеялся, не проронив ни слова, и отдал честь.

— Он не знает французского, но он занятный, — продолжал говорить Марио. — А ты знаешь итальянский?

— Нет, — ответил Большой Луи.

— Ничего, увидишь сам, он очень занятный.

Они Заговорили между собой по-итальянски. Это был очень красивый язык, казалось, они пели. Большой Луи был, пожалуй, рад посидеть с ними: они составили ему компанию, но в глубине души он все равно чувствовал себя одиноким.

— Чего вы хотите?

— Если на то пошло, анисового ликера, — сказал Марио.

— Три ликера! — распорядился Большой Луи. — Это что, вино?

— Нет, нет, гораздо лучше, вот увидишь. Официант налил в три стакана какого-то ликера, Марио подлил в стаканы воды, и ликер преобразился в белый кружащийся туман.

— За твое здоровье! — сказал Марио.

Он шумно выпил и вытер рукавом губы. Большой Луи тоже выпил: напиток был совсем неплох, с запахом аниса.

— Посмотри на Стараче, — сказал Марио. — Сейчас он тебя позабавит.

Стараче скосил глаза; одновременно он наморщил нос, выпятил губы и зашевелил ушами, как кролик. Большой Луи засмеялся, но его покоробило: он почувствовал, что ему совсем не нравится Стараче, Марио хохотал до слез.

— Я тебя предупреждал, — смеясь, говорил он. — Это забавный малый. Теперь он покажет тебе фокус с блюдцем.

Стараче поставил свой стакан на стол, зажал блюдце в широкой ладони и три раза подряд провел левой ладонью над правой. После третьего раза блюдце исчезло. Пользуясь удивлением Большого Луи, Стараче просунул руку между его коленями. Большой Луи ощутил, как нечто твердое скребет его ноги, и тут рука появилась снова, держа блюдце. Большой Луи сдержанно ухмыльнулся, хотя Марио бил себя по ляжкам, плача от восторга.

— А, старый сукин сын! — говорил он между двумя приступами смеха. — Я тебя предупреждал: с нами обхохочешься.

Постепенно он успокоился; когда он принял серьезный вид, установилось тяжелое молчание. Большого Луи они утомили, и ему даже хотелось, чтобы они ушли, но он подумал, что скоро наступит ночь, и нужно будет снова наугад идти по длинным, потонувшим во мраке улицам, бесконечно искать один уголок, чтобы поесть, а другой, чтобы поспать, сердце его сжалось, и он еще раз заказал на всех анисового ликера. Марио наклонился к нему, и Большой Луи вдохнул его запах.

— Значит, ты нездешний? — спросил Марио.

— Нездешний, я тут никого не знаю, — ответил Большой Луи. — А единственного парня, которого я знаю, не могу отыскать. Может, вы его знаете? — спросил он, поразмышляв. — Это негритос.

Марио неопределенно покачал головой.

Вдруг он наклонился к Большому Луи, сощурив глаза.

— Марсель — это город, где веселятся, — сказал он. — Если не знаешь Марселя, считай, что никогда в жизни не веселился.

Большой Луи не ответил. В Вилльфранше он часто веселился. А потом в борделях Перпиньяна, когда служил в армии: вот где было весело! Но ему не верилось, что можно веселиться в Марселе.

— Ты не хочешь повеселиться? — спросил Марио. — Не хочешь навестить куколок?

— Не в том дело, — ответил Большой Луи. — Просто сейчас я хотел бы поесть. Если вы знаете какую-нибудь харчевню, я бы с удовольствием вас угостил.

С наступлением ночи все прочное расплавилось, осталась неопределенная газообразная масса, смутный туман; Мод шла быстро, опустив голову и плечи, она боялась неожиданно споткнуться о трос, она шла быстро, вдоль переборок, ей хотелось, чтобы ночь ее поглотила, и она бы стала только молекулой пара в этом гигантском испарении, медленно разойдясь по швам. Но она знала, что ее белое платье были сигнальным огнем. Она проходила по палубе второго класса, не слыша ни одного звука, кроме вечного урчания моря; но повсюду были неподвижные молчаливые люди, очерченные на темном плоском фоне моря, у них были глаза: время от времени острый огонь пронзал ночь, высвечивалось чье-то розовое лицо, чьи-то глаза блестели, смотрели на нее, гасли, ей хотелось умереть.