Жан-Поль Сартр - II. Отсрочка

К столу! К столу! Они вошли в ослепляющий полуденный туннель; снаружи — белое от зноя небо, снаружи — мертвые белые улицы, снаружи — по man's land [27] нейтральная полоса (англ.). , снаружи — война; за закрытыми ставнями они задыхались от жары, Даниель постелил салфетку на колени, Аннекен повязал на шее галстук, Брюне взял со стола бумажную салфетку, смял ее и вытер губы, Жаннин ввезла Шарля в почти пустую столовую со стеклами, изборожденными лиловыми отсветами, и положила ему на грудь салфетку; это была передышка; война, что ж, пусть война, но какая жара! Масло в воде, толстый кусок с расплывчатыми тающими контурами, жирная серая вода и маленькие крупинки застывшего масла, плавающие вверх брюшком, Даниель смотрел, как в салатнице плавились ракушки из масла, Брюне вытер лоб, сыр потел на его тарелке, как старательный работяга, пиво, стоявшее перед Морисом, было теплым, он оттолкнул кружку: «Тьфу! Как моча!» Льдинка плавала в красном вине, Матье выпил, и сначала во рту у него был холод, затем маленькое озерцо выдохшегося вина, еще немного теплого, но сразу же смешавшегося с водой; Шарль немного повернул голову и сказал: «Снова суп! Нужно быть идиотом, чтобы подавать суп в такую жару». Ему поставили тарелку на грудь, она грела ему кожу сквозь салфетку и рубашку, Шарль видел ее фаянсовый край, он погрузил ложку наугад, вертикально поднял ее, но когда лежишь на спине, никогда не уверен в точности вертикали, часть жидкости, расплескавшись, попала снова в тарелку, Шарль медленно поднес ложку к губам и наклонил ее, дерьмо! Всегда одно и то же, обжигающая жидкость потекла по щеке и залила воротник рубашки. Война, ах, да, война! «Нет, — сказала Зезетта, — не включай радио, я больше не хочу, не хочу об этом думать». «Да нет, успокойся, — сказал Морис, — немного музыки». Шерсо… гуддб, ш…шрр, моя звезда, последние известия, «Сомбреро и мантильи», «Я буду ждать» по заказу Югетты Арналь, Пьера Дюкрока, его жены и двух дочерей из местечка.

Ла-Рош-Кашшьяк, мадемуазель Элиан из Калъви и Жана-Франсуа Рокетта для его маленькой Мари-Мадлен и группы машинисток из Тюлю, для их солдат, я буду ждать день 1 ночь, возьмите еще немного ухи, нет, спасибо, отказался Матье, это не может не уладиться, радио потрескивало, струилось над белыми и мертвыми площадями, пронизывало стекла, входило в город, в мрачные душные помещения, Одетта думала: это не может не уладиться, это очевидно; было так жарко. Мадемуазель Элиан, Зезетта, Жан-Франсуа Рокетт и семья Дюкрок из Ла-Рош-Канильяк думали: это не может не уладиться; было так жарко. «Что, по-вашему, они должны делать?» — спросил Даниель; это ложная тревога, думал Шарль, нас оставят здесь. Элла Бирненшатц положила вилку, откинула голову и сказала: «Ну и пусть война, я в нее не верю». Я всегда буду ждать твоего возвращения, самолет летел над пыльным стеклом, лежащим плашмя; на краю стекла, очень далеко, выступало немного замазки, Генри наклонился к Чемберлену и крикнул ему в ухо: это Англия, Англия, и толпа, теснящаяся у турникетов аэродрома в ожидании его возвращения, моя любовь, всегда, им на минуту овладела слабость, было так жарко, он хотел забыть и завоевателя с мушиной головой, и отель «Дрезен», и меморандум, хотел верить, Господи, верить, что все еще может уладиться, он закрыл глаза, «Моя любимая куколка», по заказу мадам Дюранти и ее маленькой племянницы из Деказевиля, война, Боже мой, да, война, и пекло, и грустный безмятежный послеполуденный сон, Касабланка, вот Касабланка, автобус остановился на белой пустынной площади, Пьер вышел первым, жгучие слезы застили ему глаза; в автобусе задержалось еще немного утра, но снаружи, на солнцепеке, утро уже скончалось. Кончилось утро, моя любимая куколка, кончилась молодость, кончились надежды, вот в чем великая трагедия полудня. Жан Сервен оттолкнул тарелку, он читал спортивную страницу «Пари-Суар», ему был еще неизвестен декрет о частичной мобилизации, он был на работе, он заскочил со службы, чтобы пообедать, и вернется туда к двум часам; Люсьен Ренье давил руками орехи, он уже прочел белые плакаты и думал: это блеф; Франсуа Деспот, юноша из лаборатории института Деррьен, вытирал хлебом тарелку и не думал ни о чем, его жена тоже не думала ни о чем, Рене Мальвиль, Пьер Шарнье также ни о чем не думали. Утром война засела в их головах острой и режущей ледышкой, потом она растаяла, превратилась в маленькую теплую лужицу. «Моя любимая куколка», тяжкий и мротный запах бургундской гавдщны, запах рыб», кусочек мяса между двумя коренными зубами, пары красного вина и зной, зной! Дорогие слушатели, Франция, несокрушимая, но миролюбивая, отважно бросает вызов судьбе.