Олег Раин - Слева от солнца

Уже позднее Генка перенес телевизор в дом к Варе, подробно объяснив, как пользоваться, что включать и чего лучше вообще не касаться. У них же он оставил комплект купленных дисков. Мультяшек на них было не менее сотни, а потому Генка мог гарантировать, что в самое ближайшее время скучать малышне не придется.

— Ну и на кой им это? — ворчал после Валера. — Станут телеманами, и не оторвешь от экрана.

— А вот и неправда! — Генка помотал головой. — Это взрослых от какого-нибудь футбола за уши не оттащишь, а они дети — и меру свою знают.

— Да что они могут знать!

— А вот и знают! Сказать тебе, что они стали рисовать сразу после фильма? Гляди! — Генка вынул из кармана сложенную вчетверо бумажку, торжественно развернул. — Вот, это Юрашка постарался. Корабли, паруса и море. А Костик краба изобразил. Очень даже похожего!

— Правильно, потому что ты карандаши им купил.

— Причем тут карандаши! Это же море — настоящее, понимаешь? А они в глаза ничего не видели кроме коз да коров! Это ведь даже не кругозор, а чепухенция на постном масле!

— Нормальный кругозор! Все лучше, чем в городе пылью дышать.

— Чего ж они рвутся тогда отсюда?

— Кто рвется-то?

— Да вон — хотя бы Катюха. Ты же сам про нее все расписывал!

— Это я тебе сопли подтирал. Чтоб не плакал после Степчиковых кулаков.

— Ну да, конечно! — Генка фыркнул — А знаешь, какой вывод сделали европейские психологи по поводу наших детей?

— Ну?

— А такой, что дети у нас чудесные, но цветовосприятие у них зауженное. Вместо полутора сотен цветов различают не более двух десятков.

— И что с того?

— А то, что это тормоз в восприятии мира! Недоразвитость, которой мы сами же и потакаем.

— Не знаю уж, какой там тормоз, а только мы тоже мало что в детстве своем видели. И ничего, выросли.

— Кто-то вырос, а кто-то и нет.

— Хмм… Ты на кого намекаешь?

— На тебя, конечно! — Генка усмешливо прищурился. — Значит, говоришь, ничего не видел?

— Ясен пень, ничего.

— А Афганистан? — немедленно парировал Генка. — То-то вспоминаешь про него каждую минуту — про горы, про снег, про друзей с бэтээрами.

— Имею право!

— Верно, имеешь. Только представь на секунду, что всю жизнь ты просидел бы безвылазно здесь. Нет, ты не улыбайся! В самом деле, попробуй представить себе одну только Соболевку. И скажи — только честно! — хотел бы ты такой судьбы?

Валера нахмурился, взгляд его на мгновение стал жестким и недобрым. Видно было, что ему ужасно хочется соврать или даже просто надавать подростку по шее, но он сдержался. Такие уж у них складывались теперь отношения, что приходилось говорить правду. Расстроенный, Валера даже шваркнул по верстаку гаечным ключом и вышел из сарайчика. Гена слышал, как он ходит по дворику, пинает случайный мусор. А уже через минуту Валера вернулся и нехотя признал:

— Ладно, шнурок. Считай, что ты прав.

— Молоток! — Генка одобрительно показал Валере большой палец, и бывший сержант нахмурился.

— Ты только ковырялки мне свои не демонстрируй, я ведь с тобой серьезно, — Валеру, похоже, самого удивило нечаянное открытие. — Это ведь война, Ген. Безо всяких розовых пампушек. А на войне неубитых нет, слыхал о таком? Все оттуда покалеченные возвращаемся. Потому и с работой у нас не ладится, и водку пьем, и помираем раньше времени. А вот ты спросил: хотел бы я променять войну на мирное житье-бытье, и… — Валера вздохнул, — и дошло до меня, что нет. Не хочу ничего менять, и баста. Понимаешь, о чем я?

— Наверное, да.

— Ни черта ты, бача, не понимаешь… — Валера отмахнулся. Он словно не слышал Генку — говорил и доказывал что-то самому себе. — Получается, что только там я и жил по-настоящему. Дружил, дрался, слово свое держал. И недолго ведь — всего полтора года, а только их и запомнил…

Он продолжал говорить что-то еще — о войне, о деревне, о жизненной бессмыслице и снова о войне. Генка подумал, что это походит уже на ступор, а из ступора людей выдергивают. За волосы, как из пруда…

— Слушай, а может, тебе просто субботник устроить? — прервал собеседника Генка. — Взять и выгрести этот хлам из сарая?

— Что? — Валера очнулся.

— Я о бутылках, — Гена кивнул в сторону громоздящейся повсюду стеклотары. — Это ведь и есть твоя прошлая жизнь. Та самая, что не состоялась. А так — соберешь все бутылки и свезешь в приемный пункт.

— И что будет?

— Поглядим. Может, разорвешь свой порочный круг. А может, и мир сменишь.

— Это как же? — Валера нахмурился.