Юрий Козлов - sВОбоДА

Они ушли.

Егоров в изнеможении прилег на кушетку. Это было странное изнеможение от абстрактного, но всеобъемлющего сексуального желания. Егоров плавал в нем, как космонавт в невесомости. Если бы в этот момент в кабинет вошла медсестра, он бы протянул навстречу ей руки, как этот самый свихнувшийся от воздержания космонавт: «Спаси!»

Но медсестра в данный момент вместе с другими наномедовцами обедала в кафе «Смеситель».

Оставалась пожилая, прокуренная, с вороньим голосом и серо-желтой челкой Владлена Самуиловна из регистратуры. Дочь репрессированного в сталинские годы большевика. В советские годы она дала подруге почитать «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. У той книгу взял муж, разжалованный за вольнодумство из инженеров, служивший в ВОХРе на районной ТЭЦ. Он читал «Архипелаг» на ночных дежурствах. После дежурств они с напарником всегда завтракали в пельменной. Буфетчица с ними дружила и держала для них водку в бутылке из-под «Боржоми». В то неудачное утро они, горячо обсуждая «Архипелаг», выпили две бутылки «Боржоми». После чего сладко задремали на лавочке во дворе. Проезжавший мимо милицейский патруль прихватил их в отделение. В сумке бывшего инженера обнаружили Солженицына. Владлене Самуиловне на пять лет закрыли дорогу к сестре в Париж. Инженера-вохровца определили на лечение в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий). Его жену — подругу Владлены Самуиловны — не допустили до защиты диссертации.

«Архипелаг Гулаг» сегодня продавался (с большой уценкой) во всех книжных магазинах и был включен в школьную программу по литературе. Егоров однажды сам слышал в книжном магазине объявление: «Кто покупает книгу Ксении Собчак, получает в подарок полное издание „Архипелага ГУЛАГ“ в трех томах!»

Владлена Самуиловна вполне могла наведаться из регистратуры к Егорову за каким-нибудь разъяснением. Егоров был готов, зажмурившись, овладеть и ею, как (в будущем) ироничный муж самостоятельной тещей. Но у не подозревающей о намерениях Егорова Владлены Самуиловны были свои дела. Она была активисткой какого-то правозащитного фонда, и даже в обеденный перерыв не отходила от телефона.

Если они напишут на меня жалобы в департамент здравоохранения, подумал про сегодняшних пациентов Егоров, у Игорька будут неприятности, а меня могут запросто уволить…

Я спятил, поднялся, шатаясь от эротического дурмана, с кушетки Егоров. Причем здесь Тангейзер?

Чтобы отвлечься, он позвонил деду Буцыло, которого не видел полгода. Если долго не имеешь известий о человеке, вспомнились Егорову слова Игорька, значит, у того все в порядке, или он умер. Дед был жив и, судя по голосу, все у него было в порядке. Он ничего не слышал про оперу, но рассказал, что на зоне они ставили фрагмент из «Тангейзера» в художественной самодеятельности. В Краснотурьинске у нас была музыкальная зона, мечтательно поведал дед: баритон из новосибирского театра оперетты — статья за валютные спекуляции; пианист из Госконцерта — за левые музыкальные вечера; два скрипача — за гомосексуализм. Я изображал Папу Римского, признался дед, но не пел. Стоял в белом тулупе и в красной шапке на сцене, стучал посохом.

Егоров понял, что мир сводит его с ума. И — чтобы не сойти с ума — насильственно успокоился, даже ощутил какой-то болезненно-ирочничный интерес к происходящему, словно мир был той самой самостоятельной тещей (Владленой Самуиловной с «беломориной» в зубах), а Егоров — мужем дочери (эротоманом), который хотел ее (их) трахнуть. Но теща (Владлена Самуиловна) была в своем праве — если и дать Егорову, то исключительно под громовые оперные раскаты и победительный стук посоха в дыму… «Беломора». Почему она не курит БТ? — подумал Егоров.

Дед сообщил Егорову, что будет в этот день на Пушкинской. Там соберется митинг, где он выступит. У отца Дракония? — спросил Егоров. У них своя песня, у нас — своя, ответил дед Буцыло, митинг-миллионник! Вот как? — удивился Егоров. Как же вы там поместитесь? Пусть власть думает, ответил дед. Дракон — за власть, православие и коммунизм. Мы — против власти, за либерализм с человеческим лицом. Там как раз все соберутся, вспомнил дед, президент, члены правительства, эти… законодатели, ОМОН. Придут слушать оперу? — удивился Егоров. Будут открывать какой-то сортир с бассейном, объяснил дед. — Моя дочь — в дирекции заказчика. Клянется, что к концу августа успеют. Ну да, вспомнил Егоров, Пушкинская перекопана, как… Перекоп.