Юрий Козлов: sВОбоДА

На Дальнем Востоке антикоррупционеры прямо в кабинете повязали вице-губернатора, распорядившегося перечислить деньги в подлежащий расформированию и соответственно снятый с довольствия детский дом, где на подножном корме проживало шестьдесят никому не нужных сирот. Вице-губернатору было вменено «нецелевое расходование бюджетных средств».

Отложив газеты, Вергильев задумался над тем, как в тридцатые годы и позже «перебирал людишек», по образному выражению Ивана Грозного, Сталин. Почему он не использовал такой универсальный повод, как коррупция? Зачем надо было делать из Рыкова, Бухарина, Зиновьева и прочих — шпионов и вредителей, подсыпающих в тарелки шахтерам толченое стекло, опрыскивающих портьеры в кабинете товарища Ежова ядом, кусающих «в пароксизме страсти» за груди медсестер? Гораздо проще было объявить их ворами, коррупционерами, если, конечно, в то время использовался этот термин.

Наверное, Сталин, хоть и презирал своих врагов, но не до такой степени, чтобы шить им банальное воровство. Слишком мелко. В тридцатые годы история печатала шаг коваными подметками по хрустящим, как сухари, черепам сквозь лес вскинутых в приветствиях рук. Время вождей, перекройки границ, великих и страшных свершений. У больших вождей не могло быть ничтожных врагов. Враг вождя — негатив его воли. Вождь хочет накормить народ. Враг подсыпает в общенародную тарелку толченое стекло. Вождь хочет возвысить женщину-мать, женщину-труженицу. Враг подло кусает ее за грудь гнилыми зубами. Вождь хочет прирастить территорию государства, принять под свою могучую руку мыкающие горе соседние народы. Враг — продать Украину фашистам, Карелию — финнам, Дальний Восток — японцам и так далее. Чтобы народ понял масштаб предстоящих свершений, ему следовало продемонстрировать масштаб противостоящего зла.

Вот почему кровопийцы, перефразируя поэта Иосифа Бродского, были Сталину милее, чем ворюги. Доживи до тридцать седьмого года Яков Свердлов, его бы судили вовсе не за наполненный золотом и бриллиантами сейф в кабинете. Его бы судили за то, что в двадцатую годовщину Великого Октября с дирижаблей, несущих портреты товарища Сталина над колоннами демонстрантов, должны были распылять по его указанию смертоносные бактерии. Но товарищ Ежов схватил за руку подлых убийц.

А может, Сталин хотел, чтобы библейские преступления, которые инкриминировались бывшим соратникам, были сопоставимы с тем, что эти люди творили во время гражданской войны и после во славу победившей революции? Дела генералиссимуса были объемны, как голограмма, причудливо сливающая в единую реальность слова «судьба» и «суд». Гуляет ветер судеб, вспомнил Вергильев строчку из стихотворения, судебный ветер.

Эта простая, но действенная логика, правда, в извращенном виде, присутствовала и в действиях нынешних борцов с коррупцией, поднявшихся во власть на взятках, откатах и прочих, одним им известных преступлениях. Хватая подписавших не те бумажки учительниц, председателей домкомов, перемудривших с капитальными ремонтами подъездов, табельщиц, неправильно закрывших наряды, они превращали борьбу с коррупцией в абсурд, хотя и на неизмеримо более низком, нежели сталинские процессы, уровне.

А почему бы, внимательно посмотрел на проплывающий по Москве-реке белый речной трамвайчик Вергильев, не осудить постфактум Свердлова за бессудную казнь царской семьи? Он не сомневался, что народ откликнулся бы на такой суд с большим энтузиазмом, чем на предполагаемое разжалование — правда, пока непонятно кем, неужели нынешним гражданским министром обороны? — генералиссимуса в рядовые.

Трамвайчик вдруг притормозил, подозрительно закрутился точно напротив окон кабинета шефа.

Вергильев рассеянно подумал, что если бы террористы захотели оставить страну без высших руководителей, лучшего варианта, чем ракетный обстрел кабинетов кремлевских и краснопресненских кабинетов с воды, трудно придумать.

Суда не будет, вздохнул Вергильев. Этот, погибший, кажется в 1919 году при невыясненных обстоятельствах, провозгласивший «красный террор», парень с папироской, в пенсне и в кожаной куртке умел решать вопросы. Такие люди бесценны во власти и для власти во все времена.

Сталин тоже умел решать вопросы, но, видимо решал их как-то не так, как Свердлов. Решая один вопрос — ликвидируя Российскую империю, он породил другой — создал сверхдержаву — СССР. Этого ему до сих пор не могли простить, в отличие от Свердлова, которому легко простили казнь царской семьи. Никто не собирался его судить, как Сталина, которого хотели не просто судить, а еще и разжаловать.