«Неужели, — разошелся Вергильев, испепеляя взглядом бриллианты в ее сережках, — вы считаете, что в современной России народ живет лучше, чем раньше — в СССР?»
«Вас действительно интересует мое мнение?» — с удивлением посмотрела на него жена шефа.
«Честно говоря, не очень. Извините…» — начал остывать Вергильев.
«Я вам отвечу, — сказала жена шефа. — В России один, не имеющий права на существование, строй сменился другим, не имеющим права на существование, строем. А скоро, возможно, его сменит очередной, не имеющий права на существование, строй. И так — до самого конца…»
Почему-то именно эти слова жены шефа вспомнились Вергильеву, когда они стояли на набережной. По Москве-реке плыл белоснежный прогулочный лайнер. Он казался слишком широким для узкой реки. Народ на палубе выпивал и закусывал под музыку. Какая-то девушка в кепке с козырьком помахала им рукой. Конец, если и должен был наступить, то не сейчас, не сегодня.
«Случилось, — вздохнул Вергильев. — Президент не приедет на церемонию открытия. Это… беда».
«Беда? — переспросила жена шефа. — Неужели это так важно?»
«Очень важно», — с тоской произнес Вергильев.
Время уходило. Надо было что-то делать, куда-то мчаться, с кем-то встречаться. Но что он мог — уволенный со службы, без удостоверения, без АТС-1, без служебной машины?
«Почему?» — жена шефа смотрела на Вергильева, как младшая сестра на старшего брата, который знает о жизни больше и, следовательно, может объяснить. Это не была умышленная «святая простота» существующей вне (поверх) быта и забот простых людей небожительницы, а искреннее непонимание правил игры, по каким в данный момент играл Вергильев. Или — включенность в иную игру с иными правилами, с высоты которой «беда» Вергильева представала сущей чепухой.
«Начнем с того, что тогда грош цена нашим письмам… счастья, — вздохнув, начал объяснять он. — Ни одна сволочь не откликнется, не пришлет журналистов. Если из администрации дадут команду молчать, вообще никто не узнает про наше замечательное мероприятие. Но это не главное. Президент обязательно, я подчеркиваю, обязательно должен быть на открытии! И не просто быть, а стоять рядом с вашим мужем, демонстрируя единство власти. Если он не приедет, то…» — Вергильев махнул рукой.
Пусть «младшая сестра» додумывает сама.
«Ну, эта беда поправима, — жена шефа достала из сумочки телефон, отыскала нужный номер. Долго ждать ответа не пришлось. — Это я, — сказала она. — Хочу тебя видеть на открытии аква-комплекса. — Вергильев, естественно, не слышал, что произнес президент, но был готов поклясться, что тот спросил: „А если раньше?“. — Возможно, — сказала жена шефа. — Не будет тебя — не будет ничего. Значит, мы договорились, — убрала телефон в сумку. — Все улажено, — подмигнула Вергильеву, — „Скорая помощь“ успела вовремя. Ответ на письмо счастья получен».
Села в «Мерседес» с мигалкой и уехала, оставив Вергильева в тягостных раздумьях. Ему было не отделаться от ощущения, что не следовало ему слышать этот разговор. Да и уверенности, что «все улажено» у него не было. Обещать — не жениться, подумал Вергильев.
Он прогулялся, насколько это было возможно в вязкой, как клей, и отнюдь не благоухающей по причине жары, (или благоухающей, как плохой клей), толпе по Пушкинской площади.
Вергильев обратил внимание, что среди собравшихся было очень много людей моложе его и почти никого — старше. Ему стало грустно. Захотелось плюнуть на все и уйти. Едва ли существовало более наглядное доказательство, что жизнь, в сущности, прожита, что не для Вергильева гремит «Тангейзер», открывается подземный аква-комплекс, и симпатичная девушка в шортах явно выглядывает из-за дерева не его.
Перед входом в нанотехнологическое чудо была смонтирована небольшая сцена с эмблемой проекта «Чистый город — чистые люди».
Вергильев посмотрел на часы. Через двадцать минут опера уходила на антракт. В антракте и должна была состояться церемония открытия аква-комплекса. Если она затянется, не страшно, опера подождет. Тангейзеру некуда спешить. Журналисты топтались возле установленных камер на выгороженной площадке. Тут же крутились сотрудники пресс-службы президента.
Сбоку от сцены в охраняемой зоне стояла одинокая цельнометаллическая кабина биотуалета, правда, без опознавательного знака. Это было что-то новенькое. Прежде за президентом не возили мобильный сортир. Дверь кабины приоткрылась, из нее вышел человек в комбинезоне. Вергильев успел увидеть, что вместо унитаза внутри кабины — сложная, как в центре управления космическими полетами, электроника. Человек в комбинезоне что-то коротко доложил другому человеку — в костюме и при галстуке, в котором Вергильев узнал Славу. То есть того, кто был Славой, когда они охотились с шефом в Канаде на белого медведя. А сейчас — Святославом Игоревичем Морозом, уважаемым бизнесменом, одним из инвесторов проекта «Чистый город — чистые люди».
Читать дальше