Дзюнъити Сага - Исповедь якудзы

Нет, я упорно продолжал стоять на своем:

— Все было так, как я сказал! Вы можете занести мои слова в протокол и приступить к допросу!

Не знаю почему, но детектив-толстяк просто взбесился от такого заявления и сурово объявил:

— Не хочешь сознаться по-хорошему? Тогда нам придется спросить твое тело, может, у него найдутся другие ответы…

И меня повели в комнату для допросов. Она была довольно большой. Если считать на старый манер, площадью не меньше чем в десять плетеных подстилок [16] Плетеная подстилка — татами — соломенный мат размером около 1,5 кв. м. Стандартный размер татами служил в традиционной Японии единицей измерения площади. , пол в комнате был застлан татами. Кроме меня там уже находилось несколько обреченных — несчастный мелкий воришка да пара карманников, и всех нас допрашивали одновременно.

— Ну что, парень, давненько тебе не случалось получать горячих по заду? Сейчас узнаешь, что такое хорошая порка! — расхохотался полицейский, намекая, что меня ждет. Потом он гаркнул своим подручным:

— Ну-ка тащите сюда розги! Дюжину розг!

— Сию секунду, господин инспектор… — засуетились помощники.

Мне связали руки за спиной и, как только принесли розги, задрали кимоно и швырнули на пол кверху голой задницей. Порка не так уж страшна, если дерут обычными, круглыми розгами. Но у полицейских розги были оструганы в форме трехгранника, каждая грань которого была специально заточена и больно впивалась в тело при ударе.

— Ну, как оно? — Толстый полицейский повертел передо мной эти особенные розги. — Нравится?

Я молчал.

— Слышишь меня? Отвечать, когда я задаю вопрос! — Он со всего маху влепил мне оплеуху, потом еще одну. — Ну что, нравится? Хочешь еще?

— Строит из себя героя! Пора его поучить… Пусть узнает, что такое настоящая боль!

— У тебя еще есть время признаться и уйти отсюда невредимым… — предложил его партнер. Я молча склонил голову, меня растянули на татами и принялись охаживать розгами. Эти старые лисы здорово набили руку на допросах с пристрастием! Такие не сломают случайно челюсть или ребро. Они отлично разбирались, куда бить, чтобы не изувечить, но вызвать по-настоящему адскую боль, — старались хлестать розгами в мягкие ткани между ягодицей и бедром. Это очень больно, но не повреждает костей, и дознаватель может лупцевать задержанного сколько сочтет нужным.

Полицейские какое-то время просто секли меня, но скоро поняли, что одним битьем от меня мало чего добьешься. Тогда их старший сурово нахмурился:

— А на это что скажешь?

Розгу прижали заточенной гранью прямо к моей голой заднице, сверху набросили мою же одежду, а потом один из полицейских наступил на палку сверху. Под тяжестью взрослого мужчины, топчущегося по моей заднице, заточенный край впился в тело так глубоко, что полилась кровь! Но и этого им показалось недостаточно, мучители схватили меня за одежду и стал раскачивать взад-вперед под веселенькую присказку:

— Пилим, пилим! Туда-сюда! Туда-сюда!

Рана огнем горела, боль судорожными волнами прокатывалась по телу — я все крепче стискивал зубы и чувствовал, как из глаз горячим потоком катятся слезы. В конце концов боль стала невыносимой, я не выдержал и застонал, комната стала расплываться у меня перед глазами…

А когда пришел в себя, то обнаружил что лежу на полу, весь мокрый. Значит, я все же потерял сознание и полицейские окатили меня водой из ведра.

— Крепкий парень, — процедил тот детектив, что постарше, и, желая убедиться, что я еще жив, склонился надо мной и пощупал лоб — я мрачно ухмыльнулся.

— Ах ты слизняк! Думаешь, мы закончили? — снова взбеленился толстяк, отдал приказ и снова вскочил на меня, а его подручные принялись опять раскачивать меня, монотонно напевая:

— Туда-сюда! Туда-сюда! — Это был настоящий кошмар. Надеюсь, в агонии человек испытывает меньшие муки. А толстяк только скалился как макака:

— Этот недоносок крепче, чем кажется…

Тут надо сделать небольшую оговорку: даже в суровые старые времена полиция практиковала такие методы допроса только применительно к нам, якудза. Хотя не знаю наверняка, как они обходились с остальными правонарушителями, все равно уверен, что пытки применяли исключительно к членам профессиональных банд. Дело в том, что обычный, средний правонарушитель сознался бы в чем угодно при малейшем намеке на порку. Но потом, оказавшись в суде, мог преспокойно заявить:

— Я сделал вынужденное признание, полиция заставила меня сознаться под пыткой! На самом деле все мои признания — сплошная ложь, их вырвали у меня силой… — И любой хороший адвокат взялся бы за такое дело и легко доказал бы суду, что все выводы следствия гроша ломаного не стоят! Поэтому к обычным гражданам полицейские остерегались применять настолько жесткие методы, приберегали розги для профессионалов преступного мира…