Ольга Карпович - Младший

Доктор пожал плечами и вышел из палаты.

«Чего на свете не бывает? — повторил про себя Леня. — Это значит, все, конец. Или?..»

На следующий день после операции прибежала Марианна. Она сидела рядом с кроватью, моргала заплаканными глазами и безостановочно гладила Леню по руке.

— Я так перепугалась, — быстро говорила девушка. — Мы ведь смотрели по телевизору… Ты выходишь… И вдруг — раз, упал, и врачи подбежали. Я не знала, где тебя искать, куда звонить…

— Зачем ты приехала? — раздраженно спросил Леня, отодвигая руку.

— Но как же? — ахнула Марианна.

Лицо ее мгновенно покраснело, по щеке покатилась слезинка. Она шмыгнула носом.

— Ладно, прости, — устало выговорил Леня. — Ну извини меня. Только не реви, бога ради.

— Я не буду, не буду.

Она достала из сумочки платок, высморкалась и повернулась с уже готовой бодрой улыбкой.

— На самом деле все это ерунда, правда? — она с надеждой посмотрела на Леонида. — Травма, вывих… Жизнь ведь на этом не заканчивается, верно?

— Верно, — слабо улыбнулся Леня.

Кажется, его тон Марианну не убедил. Она придирчиво посмотрела на Леню и принялась натужно-весело о чем-то щебетать. «О господи, уж лучше б ревела», — морщась, словно от зубной боли, думал он. Выносить этот надсадно-веселый голос не было никаких сил.

— Я говорила с Валерием Павловичем. Он сказал, что подвижность вряд ли полностью восстановится. Но тренерской работе это не помешает…

От этих слов Леня дернулся, как от пощечины, охнул от вспыхнувшей острой боли в загипсованном плече, и с трудом выговорил:

— Тренерской работе? Это он тебе сказал?

— Ну да… — испугалась Марианна. — А что, что такое? Надо ведь будет чем-то заниматься, когда тебя выпишут.

«Какие прогнозы… Шанс всегда есть… — отчаянно стучало в голове у Лени. — Значит, с Валерой этот эскулап был пооткровенней. Со спортом покончено, меня списали со счетов». Он тяжело дышал, казалось, сейчас задохнется. Пришедшее осознание того, что все пропало, вся жизнь, все устремления, надежды, весь многолетний труд, все отправилось коту под хвост, давило на грудь, не давая глотнуть воздуха.

Марианна, увидев Ленино побелевшее лицо, выступившую на висках испарину, испугалась и заохала:

— Ленечка, Ленчик, тебе нехорошо? Я сейчас, милый, мигом за доктором сбегаю.

— Стой! — выдохнул он. — Не надо. Все в порядке.

— Точно? Уверен? — она настороженно вглядывалась в его глаза.

Только бы выставить ее вон. Иначе он не выдержит, заорет, ударит.

— Все хорошо, Мариша, просто неудачно повернулся, — с трудом объяснил он. — Уже прошло. Ты иди, пожалуйста, я посплю немного. До завтра, хорошо?

— Ладно… — неуверенно произнесла девушка.

Она наклонилась, тронула прохладными губами щеку и вышла. Дождавшись, пока шаги в коридоре стихнут, Леня натянул на голову одеяло, закусил костяшки пальцев, чувствуя, как все тело сотрясается, словно от спазмов.

Маленькая пельменная притулилась в одной из подворотен на Пятницкой, напротив некогда красивой, но в советское время облезшей и захиревшей церкви. Здесь было тесно, а под потолком плавали клубы серого сигаретного дыма. У высоких пластиковых столиков толпились посетители — в основном мужчины с невыразительными, стертыми лицами, тусклыми, заплывшими глазами. Раздатчица за стойкой равнодушно шлепала в щербатые тарелки комки слипшихся пельменей. От тарелок поднимался белесый пар, смешиваясь с дымом под потолком.

Леня левой рукой (правая еще плохо слушалась) придвинул поближе к краю стола ополовиненную пивную кружку, прикрываясь полой ветровки, вытащил из внутреннего кармана четвертинку водки и щедро плеснул в пиво. Затем, морщась, глотнул горькую, отдающую спиртом, жидкость. Теплая волна прокатилась по телу, унимая колотившую его с утра мелкую дрожь. Темная пельменная словно осветилась вдруг яркими софитами. Мимо проковыляла уборщица в заношенном белом халате, мазнула по столу вонючей прокисшей тряпкой. Леня отхлебнул еще и прислонился к стене. Он был почти счастлив.

Весь мир, который мгновение назад жестоко терзал его, вся эта убогая обстановка, мерзкие пьяные рожи местных завсегдатаев, сизый прокуренный воздух помещения сузились для него в одну точку и потеряли реальные очертания. За один миг произошли необыкновенные перемены. Лене вдруг захотелось быть добрым, захотелось поговорить с кем-нибудь, синеватые физиономии местной публики больше не казались ему ужасными. И вся несложившаяся судьба теперь рисовалась совсем не в таком мрачном свете, какой он обычно представлял ее себе, будучи трезвым. Теперь казалось, что самое интересное еще впереди, не все потеряно и кое-что можно изменить, стоит только захотеть.