Екатерина Завершнева - Высотка

Бабушка вручила мне пачку старых журналов «Юный художник» — просмотреть, есть ли что-то ценное. Хорошие репродукции вырезать, остальное в мусорку. Одуреть от бесконечных передвижников и бедных людей я так и не успела, в третьем номере — голландский ренессанс, неизвестный художник, портрет молодого мужчины. Тускло-зеленый колорит, простой фон, из фона выхвачено лицо, прямой, открытый взгляд, крупные черты, разве что волосы почему-то темные. И улыбки нет.

Так не бывает, Митька. Не бывает.

Разогнула скрепки, вынула лист, приклеила скотчем к стеллажу, который прямо над головой — теперь можно смотреть, не просыпаясь. Гарик вошел, увидел, вздрогнул от неожиданности. Вот и борись потом с доктриной реинкарнации… Может, лучше на стенку повесим? Будешь хотя бы иногда подниматься с кровати… Нельзя так, Аськин, вредно лежать без движения, растолстеешь. Ладно, ухожу. Я, собственно, здесь по маминому поручению, она обедать зовет.

(В доме какая-то возня, разговоры, Гарик убеждает родителей, что так надо, но я не вникаю, это их личные дела. Что-то про переезд, но куда, зачем…)

Оказывается, Гарик получил диплом. Пойдем со мной, говорит, в ГЗ вручение с попойкой, я могу пригласить одно лицо, например, твое. Заберем корочки, обмоем их с нашими, погуляем на Ленгорах, закатимся к Олежке праздновать — он себе шикарную квартиру снял, вот буржуй. На простых диванных мастерах разбогател.

А Настя? — спрашиваю. Нет уж, ей будет неприятно, да и зачем я вам. Я же не химик и никогда им не была. Так, разбила пару дефлегматоров и один раз накапала сдуру на подложку. Иди сам.

(Женщина-психолог — не психолог, не химик и не женщина. Лечила-лечила, вопросики задавала всякие, на которые ответа нет… Ну конечно, Митька трудный случай, но ведь и ты непростой… И он как-то терпел, а ты… Отняла у одного, у которого много, чтобы спасти другого, обделенного? Почему люди постоянно ведутся на эту глупость, что хорошие и сами как-нибудь проживут!..

Да нет, причем тут «спасти», чушь это. Просто не поверила. Что тебя — такую — форева. Эгоцентричную, инфантильную и этически недоразвитую. А надо было слушать Кубика и обеими руками держаться. Как Элька. Если у них с Митькой было… если было и он успел хоть что-то пережить… узнать, засветиться, потратить себя… побыть счастливым, впитать солнце, соль, ветер… и за свои двадцать четыре…

Где же ты была, Ася, ты?)

Еще через две недели (после чего?) Гарик вваливается в комнату довольный, с безразмерным рюкзаком, в который предстоит все это сложить. «Все это» навалено на кухне, громоздится бесформенными кучами на полу и блокирует маме доступ к кухонным шкафчикам с крупой. Впрочем, крупу из шкафчиков уже подчистили, она перекочевала на пол вместе с вермишелью, чаем, концентратом клюквенного киселя, спичками, солью и спиртом «Рояль», который в доме держат для хозяйственных нужд.

Мы идем в поход, Аська. Ты ведь даже не знаешь, где твоя метафизическая родина. Живешь и не знаешь, что такое горный Крым, пещеры, карсты, реликтовые леса, дикая земляника, море, наконец. Э, нет, Одесса твоя не считается, разве ж это море, когда без гор. Серьезно, вштырывает по полной. Там твои места. Ты же хотела, как у Битлз:

Soon we’ll be away from here,

Step on the gas and wipe that tear away,

One sweet dream came true today (Yes it did!).

Понесешь сиреневый рюкзак, он ерундовый, килограмм на десять-двенадцать. Детский, короче говоря. А я возьму черный, размером с грузовик. Если хочешь помучиться — давай поменяемся. Общий замысел таков — только ты и я, тушенка, гречка и карамель «Мечта». Ну хорошо, на первое время возьмем еще ириски. Остальное на месте прикупим.

(…my only friend, the end… it hurts to set you free… but you never follow me… the end of laugher and soft lies… the end of nights we tried to die… this is the end… the end… the end…)

В Крыму было хорошо, но начала я не запомнила.

Какие-то обрывки, как будто сидишь у телевизора с тарелкой гречки, жуешь, смотришь, потом спать. Земля каменная, пенка под спальником тонкая, но я отрубаюсь мгновенно, сплю крепко, без сновидений.

Из выдающегося — самопальная палатка, которую Гарик называет «Дворец съездов». Сшил сам, из парашютного шелка, еще в школе, в нее входит — я подчеркиваю, входит, а не вползает на карачках, говорит он с гордостью — восемь человек. Белая, непромокаемая (если как следует полиэтиленчиком укрыть), никогда не перегреется. Мы ее можем пополам перегородить, как у вас в ДАСе делали. Готов отдать под это собственный спальник.

(Гарик, я не идиотка, не надо ничего перегораживать, сойдет и так.)