Екатерина Завершнева - Высотка

(«В залог прощанья мирный поцелуй…

Какой ты неотвязчивый! на, вот он.

Что там за стук?.. о скройся, Дон Гуан».)

А это Баев, пьяный в дупель. На колесе восьмерка, Элька его под уздцы ведет.

(Это ее основная функция — поддерживать чужих мужей.)

— Аськин, я к обеду, как обещал. Обед на столе? Привет, Митяй. Уходишь?

— Ему бы чаю горячего и в постель, — говорит хорошая девушка Элька.

(И в постель укладывать — тоже ее, фирменное, отмечаю я и тут же себя одергиваю; привели мужика — скажи спасибо; хотя я бы не возражала, если б этот мужик сегодня заблудился в ГЗшных коридорах; свернул на развилке не туда — и сказке конец.)

— Скажи мне, Митенька, что у вас новенького? — Баев сел на диван, глаза мутные, тончик такой нейтральный. — Я сам, сам. Еще не хватало. Я сам разденусь.

— Я же тебе говорила, все нормально, все в порядке, видишь? — продолжает увещевать его хорошая, потом отзывает меня «на два слова» в предбанник и там, под звук капающего крана, внушает что-то до одури знакомое: — Не мое дело, конечно, но так дальше нельзя. Впервые вижу, чтобы Баев нажрался. По-моему, он боялся домой возвращаться. Время тянул, дожидался, пока Димыч уйдет… Короче, Данька у меня борсетку оставил, вечером заберешь.

(Гарнизонная выучка, ни одного лишнего слова. И все продиктованы исключительно заботой, больше ничем…

Опять съязвила, Ася Зверюшкина?

Конечно, Элька не ты, она добрый самаритянин и не будет рассуждать, кому надо помочь, а кому не надо… Лучше бы Митька на ней женился, у нее ведь и паспорт есть, и все остальное. Малина в тумбочке, например. Кто тебе тогда банку малины принес, когда ты свалилась с температурой? Кто бульончиком-то отпаивал? Когда Митька пропал, а ты думала, что с концами…)

Баев лежит на спине, одеяло на нос натянул, чтобы не разило, щека сухая, небритая.

— Данька, что случилось? Как миссия — удачно?

— Все, зверюшенция, кончились наши мучения. В среду съезжаем отсюда. Я квартиру присмотрел.

Надо бы спросить — какую, где, но я не буду. Почему-то эта тема сейчас режет слух. Скажу ему вот что.

— Митька тоже съезжает, собрался домой. Осенью думает отчисляться.

Баев отворачивается к стене, закрывает глаза, уши, отгораживается известковой створкой, уходит в последний виток раковины, как улитка:

— Отличная новость. На сегодня мне новостей достаточно.

— Баев, давай поговорим. Пожалуйста.

— Вечером. Сейчас не могу — перебрал слегонца. А Коляну хоть бы хны — они с Хавкиным на смотровую пошли. Ну все, я заснул.

Притворно храпит. Под одеялом кажется маленьким, несерьезным. От него пахнет куревом и мылом. И зачем придуриваться?

— Я у девчонок. Не заснешь, приходи.

(Знаю, что он сейчас делает. Откидывает одеяло, поднимается с постели совершенно трезвый. Придвигает стул, садится за стол. Щелкает выключателем настольной лампы. Лампа то потухнет, то погаснет — перегорела.)

Слонялась вокруг ГЗ (в одиночку совсем не то, невесело в одиночку), зашла в буфет, в книжный, на лестнице посидела, а ясности не прибавилось. Куда сиротке податься? Мне нужно сейчас что-нибудь очень простое и без подковырки. Что-нибудь душевное, доходчивое и не слишком близкое. Пожалуй, Рижанка в самый раз будет. Она пощебечет, я подумаю. На Волгу — это, конечно, бред, но Митьку нужно удержать от глупостей. А вдруг он тоже на принцип пойдет, мол, «я сказал», значит сделаю…

(Ищем благовидный предлог? Чем плохо, если Митя уедет, а вы с Баевым друг дружку перегрызете? Реализуешь свою миссию по спасению одной заблудшей овцы… Мать Тереза ты наша, умница, доброе сердце. Ведь совершенно ясно, что надо делать, ясно всем, кроме тебя.)

У Рижанки комната как шкатулка, оклеенная изнутри — виды-виды-виды, песчаный берег, сосны-крыши, home, sweet home. На подоконнике кактусы, на столе салфеточки вязаные; котовская толстовка, с прилежанием отглаженная, расправлена на спинке стула. Глядя на эту валькирию, ни за что не скажешь, что она умеет гладить. В лучшем случае — красить ногти на ногах без посторонней помощи. По общему габитусу — фамм фаталь, носит облегающее, светлое, в отличие от других вээмкашниц, затянутых в черную кожу, как сардельки, с перевязочками. Шпилька при любых обстоятельствах, ноготки тигриные, ухоженные, хвост от затылка до самой попы, цвет умопомрачительный — и никакого гидроперита. Все искусственное естественно, как будто с маникюром родилась. Говорит так шикарно, с акцентом, если не вслушиваться, конечно, что говорит:

…давно выписываю из Германии, года два. Очень удоб-