Женя Павловская - Обще-житие (сборник)

Он посмотрел мне в глаза. Вытер пот. Нервно почесался. Нет, такого он не ожидал. Такого не могло быть, потому что не бывает. Еще раз пристально посмотрел на меня. Но, судя по виду, я вроде не издевалась — не подмигивала, не сгибалась в три погибели от хохота, указывая перстом на коммерсанта, не крутила пальцем у виска. Мой ученый консультант тоже не проявлял видимых признаков агрессивности. Да, это была удача! Редкая и сладкая, как ананас в Тюмени. В экстазе наш благодетель смог выдохнуть только одно слово:

— Кэш!

Сделка была заключена… Кто из нас, ввинчиваясь в автобус, куда и спицы не просунуть, кто из нас, вмазанных лицом в пахнущий псиной колючий драп спины переднего пассажира, не видел себя в дурацких мечтах владельцем лимузина? Это вопрос, как вы, конечно, понимаете, риторический, то есть лишний. Да и как на самом деле выглядит лимузин, не представляли. Но слово было роскошное — лимузин (сверкающий черным лаком обязательно) бесшумно мчался под пальмами, неся курящего сигару ковбоя в шляпе и с ямочкой на квадратном подбородке в обществе извилистой блондинки типа Мерилин Монро. Блондинка умела говорить «о, дарлинг!». Справа было море на закате.

И вот оно — начало шикарной американской жизни! Упругая прохлада сидений из бордовой кожи — немножко фальшивой, конечно. Но какого изумительного качества! Вы бы сами не заметили разницы, если бы я вам не сказала. И все дороги этой сказочной страны — серым бархатом под колеса, добрые чудеса и веселые сюрпризы за поворотом…

Веселые сюрпризы не замедлили себя ждать. На другой день после покупки я с ужасом убедилась, что кукла, Малибу моя Классик, работает в режиме самовара, то есть греется, пыхтит и испускает жидкость. Как транспортное средство она тоже была равна самовару. Механик на техосмотре, лишь узрев нашу «куклу», долго хохотал, хлопая себя по бедрам.

Розовая мечта начала делать неприличные жесты и строить мерзкие гримасы. Надули в Америке! Не может быть! «Может-может! — сухо сказала мне вредная Борина кузина. — Теперь тебе будет чем занять время!»

Пришлось, втихомолку поскулив, звонить уже произведшим глотательное движение и почти переварившим «кэш» дилерам, чтобы произнести одну из ключевых фраз американского языка, его «сезам, отворись». Эта фраза звучит в устах крупных государственных мужей и мелких телевизионных жуликов, бродячих продавцов средства от дряблости бедер и слабо владеющих английским нефтяных королей: «мани бэк» — мол, «деньги взад!». В ответ услышала несколько ключевых фраз русского языка — что их повторять, сами отлично знаете. Ну да-да, отчетливо, непечатно, громко и на ты.

Идиллия таяла, дали прояснялись, на горизонте показались очертания американской жизни. Я зажмурила глаза, а когда через минуту разжмурила, уже знала, зачем и почем на свете существуют адвокаты. Пропасть, разделяющая еще подванивающего дымом отечества новичка и горделивого «старого эмигранта», таяла на глазах. Измысленный психологами и, подобно Галатее, оживший под их влюбленными взорами «культурный шок» проходил, как на дворняжке царапина. И моя вторая фраза звучала намного уверенней первой: «ю вил спик виз май лоер», что в вольном, но адекватном переводе на русский означает: «Накося выкуси! Напущу адвоката! Попляшешь тогда».

В общем, отдали они деньги. Приехали вдвоем на черном «мерседесе» и отдали — такие невыразимо печальные, такие невозможно расстроенные. Это я, выходит, их так огорчила.

В первый раз в американский первый класс. Учи, Америка!

Каждое утро, открыв глаза, я видела в окне старое дерево и минуты три на него смотрела. С этого начинался день. Нет-нет, не настолько уж я мармеладно сентиментальна, чтобы с деревом здороваться, что я, сумасшедшая, что ли? Просто оно мне нравилось. По-моему, это был тополь. Американские деревья другие. Возьмите хоть дуб — и листья по-другому вырезаны, и общий абрис фигуры другой. Жасмин тоже — цветет, но не пахнет. Здесь я научилась узнавать платан и полюбила за серые морщинистые слоновьи ноги и щедрые ладони листьев. И сочувствую редким, сиротского вида белоствольным березам, влачащим незавидную жизнь в чуждом климате.

В общем, на этот дворовый вроде бы тополь я по утрам глядела. В его лохматом цыганском шатре безобразно склочничали вороны, беспечно посвистывала (должна бы при этом еще и поплевывать) какая-то мелкая птица. Ошалело носились беспардонные белки, заскакивая с разбойными намерениями на мой балкон. Частью своих подагрических веток тополь, как локтями на стол, облокачивался на крышу дома, что было с его стороны неосмотрительно, так как создавало угрозу крыше и, как выяснилось, дереву тоже. Это общее правило — опора в широком смысле — чревато нежелательным исходом. Невзирая на это, очень часто хочется. Так и тянет.