Энтони Капелла - Ароматы кофе

— Кофейные чешуйки, — пояснила секретарь. — Частично бобы мы получаем в еще не смолотом виде.

Я ничего не понял, но, кивнув, спросил:

— И весь этот кофе принадлежит Линкеру?

— Мистер Линкер, — произнесла секретарь с легким нажимом, — владеет четырьмя складами, крупнейшие два для еще не прошедших таможню товаров. А вот это у нас чисто приемно-распределительное хранилище. — Она обвела рукой: — Кофе привозится на судах по реке. Затем он сортируется, взвешивается, мелется, обжаривается и помещается в соответствующее место в зависимости от страны, откуда привезен. На этом складе у нас кофе буквально со всего мира. Вон там — бразильский, здесь — цейлонский. За нами — индонезийский, его не так много: основной урожай скупают голландцы. Чистый «арабика» мы храним для большей сохранности вот там.

— Почему этому чистому «арабика» нужна большая сохранность, чем остальным сортам?

— Потому что он самый ценный. — Секретарь подошла к груде тучных джутовых мешков. Один был уже приоткрыт. — Взгляните!

Возглас прозвучал по-особому трепетно.

Я заглянул в мешок. Он был полон зерен — блестящих, с железным отливом, как будто каждое смазано маслом и отполировано. Она зачерпнула горсть, протянула мне. Зерна были маленькие, каждое с желобком, как земляной орех; они с шелестом, как дождь в листьях, сыпались у нее между пальцев.

— Мокка, [14] Мокка, или мокко, — разновидность арабики. Название сорту кофе дал порт на Красном море — Моха (Mocha или Мокка). — благоговейно проговорила секретарь. — Каждое зернышко на вес золота. — Запустив руку по самый локоть, она нежно, гипнотически, будто лаская, водила ею в глубине кругами, тотчас кверху потянулся тяжелый припаленный аромат.

— Мешок таких зерен все равно что мешок сокровищ.

— Вы позволите?

Я скользнул рукой внутрь вслед за ней. И испытал нечто необыкновенное: на глазах моя кисть потонула, как в жидкости, в зернах, хотя те были сухие и легкие, бесплотные, как мякина. Густой, горьковатый аромат наполнил ноздри. Я погрузил руку глубже, и в скользко-маслянистой глуби зерен рука как будто встретила что-то иное — мгновенное, легкое касание ее сухих пальцев.

— Ваш мистер Линкер — большой оригинал, — заметил я.

— Он гений, — тихо сказала секретарь.

— Как кофейный деятель?

Будто невзначай я легонько скользнул большим пальцем вокруг ее запястья. Она напряглась, убрала руку. Но только и всего. Интуиция меня не обманула: было в ней какое-то забавное ехидство или, вернее сказать, внутреннее достоинство: эта женщина была не из тех, кто опустится до вульгарного жеманства.

— Он гений, — повторила она. — Он хочет изменить этот мир.

— Своими безалкогольными барами?

Должно быть, это прозвучало несколько насмешливо, потому что она бросила резко:

— Отчасти, если угодно, да.

Словно влекомая неведомым чувственным притяжением она снова погрузила руку в кофе, глядя, как зерна просыпаются между пальцами, темные, как бусины черного дерева или гагата.

— Чем же кроме? — вставил я.

Она взглянула холодно:

— По-вашему, он нелеп.

Я покачал головой:

— По-моему, он заблуждается. Рабочий ни за что не променяет джин на «арабику».

Она повела плечом:

— Возможно.

— Вы так не думаете?

Вместо ответа она зачерпнула очередную пригоршню зерен, и, водя рукой из стороны в сторону, дала им медленно сочиться между пальцев. И тут я понял, что именно напоминает мне этот полутемный, мрачный склад. Навязчивый запах кофе походил на запах ладана, а этот скудный, пыльный свет был сродни мраку внутри громадного собора.

— Это не просто зерна, мистер Уоллис, — сказала она, не отрывая взгляда от перекатывающихся черных капель. — Это семена… это семена новой цивилизации.

Она подняла голову. Я вслед за ней перевел взгляд на окно, выходящее из кабинета Пинкера на склад. За стеклом, глядя прямо на нас, стоял торговец кофе.

— Он — великий человек, — сказала она просто. — Ко всему прочему он мой отец.

Вынув руку из мешка и тщательно вытирая ее платком, она направилась к жаровням.

Я нагнал ее:

— Мисс Линкер! Позвольте мне перед вами извиниться… я не имел намерения… если я задел…

— Извиняться вам следовало бы исключительно перед ним.

— Но ведь ваш отец моих слов не слышал.

— Ну, и от меня он их не узнает, если вы не проговоритесь.

— Но я должен извинится за… — Я запнулся. — За свое поведение в отношении вас, оно было вряд ли уместно по отношению к такой особе, как вы.