Игорь Андреев - Четвертый тоннель

Я хорошо помню, что во время поедания конфеты был в контакте вовсе не со вкусом конфеты, а с ощущением ее ревности к конфете. Однако после этого произошло нечто неожиданное. Когда конфета была уже съедена, она подозвала меня и спросила с упреком в голосе:

— Почемуты меня не угостил конфетой?!

Если бы я тогда мог изъясняться как сейчас, я бы ответил:

— Потому что именно это я и хотел — чтобы ты увидела конфету, захотела, и почувствовала, что у меня есть что-то, что ты очень хочешь, но не можешь требовать. Только просить. А я могу дать или не дать. Поэтому ты от меня зависишь. Как я зависел от тебя, когда ты заставляла меня пить кисель из сухофруктов.

Это была игра во власть.

Но я не мог сказать всего этого — хотя бы потому, что не знал таких слов. Да и вообще, выражал себя преимущественно через чувства. У детей всегда так: чтобы передать свое пожелание, например, маме, ребенок создает в себе определенное состояние, которое мама (если она сохранила хоть какую-то чувствительность) улавливает, и вопрос решается. Потом человек взрослеет и начинает думать и общаться с миром посредством сложных речевых конструкций, одновременно натренировавшись подавлять свои эмоции, и уже не может входить в контакт с другими через тонкие чувства. А маленький ребенок только через них и может.

Так вот, я не мог ничего сказать в ответ на ее наезд и сделал две вещи: состояние растерянности и виноватое лицо. Она делала строгое лицо, отчитывая меня. Моя затея удалась даже больше, чем я предполагал. Я хотел, чтобы она ударилась лбом в ограниченность своей власти, а она неожиданно для меня расширила ее, злоупотребила

— наехала с обвинением, мол, я обязан чувствовать себя плохим, потому что не учел ее конфетные интересы.

Ее поступок вызвал у меня сильные чувства, которые трудно отнести к чему-то хорошему или плохому. Просто сильные, очень интенсивные… Потом я прятался от нее. А еще мы с моим другом-кавказцем подглядывали под столом, какие у нее трусы. (Белые). Потом она о чем-то ябедничала моим родителям, и они долго объясняли мне, что таким, какой я есть, быть нельзя, потому что это вызывает недовольство у некоторых людей… Они подавали свои поучения в упаковке «правил хорошего поведения», но я сканировал их мгновенно — они боялись. Я чувствовал в них страх. Лишь сейчас я понимаю, что они просто боялись людей, от которых, как им казалось, зависели, и проблема была в том, что они считали себя слабыми и зависящими от всего мира. А тогда я ничего такого не понимал, лишь ощущал страх в них. Они, спасаясь от своего страха, старались запугать меня. И грузили пугающими нравоучениями.

Я давал родителям свое любимое обещание «я больше так не буду» и, придя в садик, искал способ, как задеть красивую воспитательницу так, чтобы у нее не было предлога жаловаться родителям. Тем не менее, она снова жаловалась, просто притянув какой-нибудь левый предлог. Чтобы насладиться властью и наказать меня, ей приходилось врать моим родителям. Ну правда, не могла же она сказать им: «Ваш сын сегодня опять улыбался, глядя на меня». Звучит нелепо. Вместо этого она говорила: «Ваш сын опять шумел во время тихого часа». Кстати, это было правдой, мы всегда бесились в тихий час, вот только она не жаловалась по этому поводу родителям других детей. Только моим… Вот такие интриги устраивала эта сука. В общем, наша с ней история была красивее самого страстного романа. В смысле наполненности яркими ощущениями. Это и был мой первый секс.

Все это я вспомнил и осознал после одного из процессов Глубокого ПЭАТ. Тут же прояснилась странная закономерность: меня всегда привлекали стройные черноволосые женщины с небольшой грудью. Такой же внешностью обладала моя первая девушка. И моя любимая бывшая, с которой так долго были вместе. И другие. И даже когда я только начал мастурбировать в подростковом возрасте, представляя себе какую-то женщину, это был один и тот же типаж. У меня была лишь одна блондинка в жизни, но с ней не было страстных отношений, восторга, депрессии, тоски, безумного влечения — просто хороший секс и нежная дружба….

По мере проработки разных аспектов своей жизни и личности я осознал, что интереснее всего общаться с чокнутыми. Не с психически больными, разумеется (хотя это было бы интересным опытом), а с людьми, существенно отличающимися от большинства. Причем так было всегда, только я этого не понимал, потому что думал, что надо быть «нормальным» человеком и, как следствие, общаться с «нормальными». Де-факто общение с нормальными людьми почему-то всегда оборачивалось взаимным лицемерием, мелкими обидками и постоянным соревнованием на тему «у кого больше». Но теперь производить впечатление и подчинять себе кого бы то ни было мне как-то не очень хотелось. Хотелось только быть среди тех, с кем интересно. А интересно с неординарно мыслящими людьми. Выражать себя и принимать новое. Становиться больше за счет открытия новых аспектов жизни. С другой стороны, мне стали неинтересны игры, в которые играет спящее большинство в своем унылом обывательском формате. Интересно с людьми, выражающими себя настоящих.